Книга Мангазейский подьячий - Константин Константинович Костин

Или там навестить могилы родных. Спускаешься в крипту… правда, никаких проходов из нее я не видел… Но! Я ведь стены руками не трогал! Потому что на тот момент еще не знал о такой фишке, как тайные ходы, открывающиеся только по условию, например, родной крови. Вернее, знал, в конце концов, именно так открывался тайник Заморского — не кровью, а условием — но не знал, что бывают тайные проходы, настроенные на конкретные родственные связи. Так что где-то в уголке крипты, если коснуться ладонью, может вспыхнуть такая же призрачно-радиоактивная зелень, как в подвалах Дома…

Правда, есть две смутные вещи:

— если это такой замечательный тайник, почему Источник не спрятать именно в нем?

— и кто сказал, что подземелья под церковью и подземелья под Домом как-то связаны?

Кто сказал, кто сказал… Настя, конечно. Она не была уверена, потому что в тот раз присматривалась невнимательно — ее больше интересовало, есть ли поблизости Источник — но, как ей сейчас сдается, из одного подземного помещения отходил небольшой ход куда-то в сторону от церкви.

Не представляю, сколько нужно потратить сил, чтобы выкопать подземный ход почти километровой длины, но, с другой стороны — куда Осетровским было торопиться? Они-то считали, что обосновались здесь прочно и надолго, могли копать его хоть год, хоть два. Да хоть три с половиной! Хотелось бы только надеяться, что где-нибудь под досками пола этого гипотетического хода не лежат косточки тех, кто его копал… Нет, это, конечно, надежно сохранит тайну — мертвые неболтливы — и вообще, в духе нынешнего столетия, но как-то не хотелось бы, чтобы мои предки были настолько… прагматичными.

Но если ход есть — все складывается. Источник под родовым теремом, никакого риска, что его случайно откопает случайный рудознатец или просто наткнется какой-нибудь охотник. А в случае нападения на Дом — враг никогда не найдет Источник, просто потому, что из Дома путей к нему нет. Ну и если тебе нужен Источник — просто идешь в церковь.

Логичный расклад. Правда, «логичный», не значит — «существующий в действительности». Нужно проверить эту версию. Тем более что других у меня больше нет.

Я посмотрел на настороженно косящуюся на меня Настю. Нет, косяк, конечно, мой, мог бы и прислушаться к ее словам… Но, с другой стороны — могла бы как-то… понастойчивее мне рассказывать. Привыкли тут, что я вечно самый главный!

— Пошли, пороть буду, — я взял ее за руку и повел в свою комнату. Настя не сопротивлялся, опустила голову в кокошнике и шагала следом.

В комнате я закрыл дверь и повернулся к девушке.

— Ложиться? — тихо спросила Настя.

Я тяжело вздохнул. Ну чего я от нее хочу? Девчонка же еще. Да, успевшая послужить в Приказе, да, повидавшая там некоторое дерьмо, лишившаяся матери… Но девчонка же. Девочка. Которая, может, не хочет ничего решать, а хочет новое платьишко… сарафанчик.

Я обнял Настю и прижал к себе. Погладил ее по спине.

— Не буду, — прошептал я ей на ухо. Я пошутил. По-дурацки получилось. Прости.

— Эй!!! — дверь распахнулась и в комнату влетел вихрь возмущения и негодования по имени Аглашка, — А чего это меня тут, на кровати…! А ее — нет!

Настя подняла глаза и посмотрела на меня:

— Можно я ее придушу?

— Если сможешь поймать, — улыбнулся я.

И следующие полчаса в нашем сумасшедшем доме были наполнены суматохой, беготней и счастливыми визгами.

Аглашку, естественно, не догнали.

* * *

Аку, извините, еть!

А других, цензурных слов для описания ситуации у меня нет.

Той же ночью, мы с Настей, надевшее Изумрудный венец, отправились к родовой церкви Осетровских, чтобы моя ведьмочка пронзила взглядом земную толщу — чего это меня на пафос пробило? — и сказала точно, идет ли от церкви подземный ход.

Знаете что? Подземный ход — не идет. Один ход. Их от церкви отходит семь, СЕМЬ! Это точно род Осетровских, а не Кротовских тут обитал? Как они умудрились столько нарыть?!

Что характерно — в сторону Дома не шел ни один.

Ну и что делать?

Впрочем, над этим вопросом мы долго не думали — Настя сразу предложила пройти вдоль каждого хода по поверхности. Она же с помощью Венца увидит куда он идет. Возможно, один из ходов просто, пройдя немного в другую сторону, потом поворачивает к Дому.

И вот мы зашагали.

Все семь ходом расходились этаким веером, как растопыренные пальцы, если конечно, можно представить руку с семью пальцами длиной в несколько сотен метров каждый. Малый пальцевый кошмар, так сказать.

И вот, идем мы, идем… Настя почти согнувшись, всматривается сквозь землю, я оглядываю окрестности, потому что дело все же происходит ночью, можно наткнуть на какую-нибудь кочку или яму. Или на запоздалого прохожего.

В общем — оглядываюсь я, а первым опасность разглядела Настя. Кажется, я куда-то не туда смотрел…

— Стой, Викешенька, — она резко выпрямилась, так что я чуть не налетел на нее сзади. Я поднял взгляд на ее спину, потом еще выше — и через плечо девушки увидел человека. Темный силуэт, который стоял у забора и смотрел в нашу сторону. Нет, глаза у него, конечно, не светились, но я прямо-таки почувствовал этот взгляд.

А потом я узнал его.

Кондратий.

А потом Кондратий поднял обе руки, расставил их в стороны, как будто собирался нас обнять…

А потом Настя запустила в него Огненным Словом.

Клуб огня полыхнул в ее руках, скользнул вдоль улицы, пролетел над тем местом, где мгновенье назад стоял черный человек — и ударил в стену одного из домов.

Зазвенело, разбиваясь, стекло, что-то затрещало, ломаясь и падая, заголосили женские голоса невпопад, заревел, заглушая все, мужской бас, кляня всех сразу, без разбора — тот, кто по ночам бросается огнем, не был даже в первой десятке — а потом…

Потом мы с Настей не дослушали. Сбежали.

— Зачем ты огнем запустила? Только людей потревожила. Лег ты поспать у себя дома, все тихо и спокойно и тут вам здрасьте, подарочек, незван-неждан-негадан.

— Это же… это же Кондратий, — перевела дух Настя.

— Ну так и что? Постоял бы, посмотрел. Что бы он нам сделал? В прошлый раз он вообще сбежал.

— А в этот раз, — фыркнула Настя, — Он начал читать Мертвое Слово. Если бы я не сбила его…

У меня по спине холодок пробежал. Мертвое Слово — это неприятно. Это очень, мать