Книга Жизнь на менопаузе. Как выжить среди приливов и бурь - Дарси Штайнке

* * *

Всегда ли в основе страха лежит смерть? Пока я работала над этой книгой, вокруг меня росла груда тел. Бабуля. Коло, горилла из зоопарка в Миннеаполисе. Мои близкие. Моя подруга Мириам восьмидесяти пяти лет. Мать моего первого мужа и его сестра, жена отца и мама нынешнего мужа, моя свекровь Гейл Гудзон. Гейл была первым человеком, которая умерла при мне. Мы с мужем стояли у ее постели в больнице Нового Орлеана, пока из-за обширного инсульта у нее в мозгу кровь из фронтальных долей перемещалась к затылочной части. В первые часы могло показаться, что она спит, но потом ее лицо будто провалилось, а круги под глазами стали темно-серыми. В последние часы тело Гейл изо всех сил старалось дышать – грудь механически вздымалась и опадала. Наконец дыхание прервалось, пульс замедлился, и зеленая линия на мониторе над ее головой вытянулась в прямую. Молодой ординатор долго прижимал стетоскоп к ее груди. Она умерла. Кожа Гейл приобрела нежный лавандовый оттенок, как внутренняя часть раковины. Ее кончина была, как принято говорить, мирной, но нисколько не развеяла окружающую смерть тайну. Кем она была и что покинуло этот мир?

Снаружи к палатке приблизилось пятно света. Я различила голубой конус лучей от экрана сотового. В то же мгновение я поняла, что кто-то, наверное, из молодых гидов, у которого нет палатки, пришел ко мне под деревья в поиске укрытия от дождя. Значит, я не умру – не сейчас, по крайней мере.

Бормотание и шлепки по палатке он, наверно, списал на очень беспокойный сон, а не на испуг. Я снова услышала звук дождя, падающего на тент, и как человек за стеной моей палатки, наконец устроив надувной матрас и спальный мешок, издал глубокий вздох облегчения.

* * *

Начиная писать эту книгу, я полагала, что во главе нашей страны скоро встанет женщина-президент, первая пострепродуктивная предводительница стаи. Первая косатка-матриарх в Белом доме. Этого не случилось. Зато произошла феминистская революция. Когда я оглядываюсь на прошедшие годы, то вижу, как она набирала силу. Из окна своего кабинета в Колумбийском университете я видела, как Эмма Сулкович в знак протеста несет затянутый в черное матрас: колледж почти не отреагировал на заявление о том, что один из студентов изнасиловал ее в общежитии. Группа моей дочери «Вилт», в которой играют только девушки, приехала в Бруклин на выходные сыграть несколько концертов. Они негодовали, что в современном мире им по-прежнему приходится волноваться о том, что на них могут напасть, когда ночью они возвращаются домой. Девушки на моем литературном курсе жаловались, что, несмотря на то что я выбрала для изучения одинаковое количество авторов женского и мужского пола, большинство текстов описывают мужской опыт. Еще книга, которую вы держите в руках прямо сейчас! Я хотела бороться, противостоять тому, как культура унижает и стигматизирует женщин в менопаузе. «Женщина в менопаузе, – пишет Жермен Грир, – находится в плену стереотипов и не вырвется из него, пока не начнет рассказывать свою собственную историю».

Каждые десять лет или около того я иду на терапию или пишу книгу, чтобы опять, по-новому, рассказать себе историю собственной жизни. Эта последняя версия – тяжелая, как смерть, как феминизм, как кит, но при этом многослойная, вместившая несколько поколений. В ней мне не только шестьдесят пять, но еще семь, двенадцать, двадцать семь и сорок восемь. Моя история – хоровое произведение со множеством партий. На самом деле в ней так много отдельных, но связанных друг с другом линий, что у меня начинает кружиться голова – я во всех этих возрастах и ни в одном из них.

* * *

«Феминизм должен быть ни чем иным, как непримиримым требованием справедливости для всех, – пишет философ Авиталь Ронел. – До тех пор пока он исключает конкретных людей, животных или даже растения, он не выполняет обещанного»[117].

Я делаю плакат для акции протеста у водного парка в Майами. Покупаю черную основу и бумагу неоново-розового цвета. Вырезаю розовые буквы «свободу Лолите» и приклеиваю их на черный фон. Я скачиваю из Интернета фотографию Лолиты и увеличиваю на ксероксе в десять раз. Сидя на полу спальни, прикрепляю ее под буквами. С плакатом что-то не так, он выглядит пустым. Чего-то не хватает. Несколько дней уходит на то, чтобы понять, что плакату не хватает другого изображения, фотографии той, другой Лолиты, девочки, заточенной внутри романа Набокова. Пусть это только метафора, но я могу объединить их образы. Я нахожу в сети фотографию актрисы Сью Лайон, сыгравшей Лолиту в фильме Кубрика. И приклеиваю позади изображения ее тезки.

«Я несвободна, – писала Одри Лорд, – пока несвободна хотя бы одна женщина, даже если ее оковы сильно отличаются от моих»[118].

Когда в субботу в середине апреля 2018 года я снова стою с другими протестующими у водного парка Майами, на улице уже жарко. Протесты стали более активными с сентября 2017 года, когда на город обрушился ураган Ирма. Океанариум стоит на узком участке суши между Майами и островом Ки Бискейн. Во время урагана море поднялось настолько сильно, что почти затопило дамбу с проходящей по ней трассой. Алехандро Динитро, который вместе с Мирной Трухильо возглавляет протестное движение, рассказал мне, что во время шторма Лолиту бросили одну в бассейне. В дикой природе киты во время ураганов могут отыскать себе безопасное место, но Лолиту оставили без всякой защиты. В этом крохотном бассейне ее могло расшибить о бетонные стены или ударить отколовшимися обломками. Если бы электричество отключилось и насосы встали, ей пришлось бы выживать в загрязненной воде. Лолита умерла бы у всех на виду, так и не узнав, кем была за стенами своей тюрьмы. «Больше всего я боялась того, – написала в своем блоге Саманта Берг, которая в прошлом тренировала китов, – что Лолита умрет в своем незаконно маленьком бассейне всего в нескольких ярдах от океана».

После двух часов на жарком солнце взрослые протестующие выдохлись, и мегафон забрала самая молодая из демонстрантов – двенадцатилетняя Сара. На ней сиреневая футболка с надписью «Животным не место в ваших уродских бассейнах», голубые шорты и теннисные кеды. Чтобы участвовать в протесте, она со своей мамой Джессикой прилетела из самого Делавэра. Сара высоко поднимает плакат, написанный черным и красным маркерами: «5 косаток погибли при отлове Лолиты», и раздает листовки, которые сочинила сама: «Десять причин не идти в океанариум». Когда я объясняю, что работаю над книгой, часть которой посвящена Лолите, Сара смотрит на меня с выражением, которое я сначала принимаю за восхищение, но потом осознаю, что это понимание. «Я тоже!» – говорит она.

Я чувствую родство с Лолитой, но и с Сарой тоже. Менопауза точно привнесла в мою жизнь одно – возрождение прежней яростной девочки внутри меня. Та страсть, которую я на время направила на домашние дела, теперь простирается во внешний мир. Я острее чувствую несправедливость и хочу бороться с ней. Само это противостояние может стать противоядием от менопаузы. «Энергия времени, насыщенная тревогой и надеждой, общая политическая атмосфера и определенный этап феминизма во многом объясняют тот факт, что я не помню наступления менопаузы… – пишет Грейс Пейли о 1960-х. – Я спрашивала у сверстников, старых друзей, и их ощущения очень схожи с моими. Мы были заняты. Жизнь была просто исполнена сопротивления, и надежда была необходима».