Книга Благословенные монстры - Эмили А. Дункан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– На случай, если ты не заметила, – продолжил он, – эти члены культа – калязинцы, но у тебя вряд ли получится с ними договориться. Ведь поклонение старому богу делает их еретиками, не правда ли? С другой стороны, разве это должно тебя волновать? Ты же ведьма.
Она вызывающе вздернула подбородок, и Серефин примирительно поднял руки:
– Я не имею ничего против ведьм.
– Можно быть ведьмой и придерживаться веры, – сказала Оля.
– Все мои познания о калязинской религии подсказывают, что это не так.
– Конечно, если ты слушаешь Церковь, – ответила девушка.
– Понятно, ты отступница, но, честно говоря, мне все равно.
– Они сказали, что проверяют меня, – быстро сказала она. – Правда, я не знаю, для чего.
Малахия пошевелился. Само собой, эти слова привлекли его внимание.
– Ты предсказуем, – сказал Серефин, когда Малахия поднялся на ноги и прошел мимо него, остановившись чуть поодаль от пятна света, в котором стояла Оля.
– А ты бесполезен, – ответил он и неуверенно повернулся к девушке: – Я… хотел бы увидеть порезы. Мне кажется, я догадываюсь, что им нужно. Не могла бы ты отойти подальше от света?
– Зачем?
Малахия смерил ее оценивающим взглядом. Она была высокой. Не такой высокой, как он, но девушке было достаточно слегка наклонить голову, чтобы встретить его взгляд с огнем, пылающим в ее темных глазах.
Серефин не знал, почему они все еще сражаются с этими людьми. Да, их религиозная нетерпимость и так называемая транавийская ересь никуда не исчезли, но когда он вспоминал о Наде, ревностной, умной и такой усталой, или о Кате, властной и грубоватой, то думал, что у двух королевств все еще был шанс на примирение.
Вот только Надя забрала то, на чем строилась вся Транавия. Калязин всегда будет считать магию крови ересью, а Серефин никогда не согласится от нее отказаться, даже под страхом смерти.
Малахия открыл рот, раздумывая над ответом.
– Это слишком трудно объяснить, – наконец сказал он, протягивая руку к свету. Его кожа тут же начала шипеть.
Оля испуганно ахнула, и Серефин быстро схватил Малахию за запястье, отводя его руку обратно в тень. Шум разбудил Кацпера. Серефин в ужасе уставился на ярко-красный ожог и отпустил запястье Малахии. Его младший брат только пожал плечами.
– Чирног, – сказал он, как будто это все объясняло.
Малахия что-то скрывал. Страх, тревога или отчаяние. Что бы это ни было, он пытался подавить эти эмоции. Серефин знал это состояние и понимал, что Малахия не очень хорошо справляется с происходящим. Он просто разыгрывал чертовски хорошее шоу. Вот что он делал. Он лгал. Притворялся. Заставлял окружающих поверить, что все в полном порядке. И, когда люди расслаблялись, ударял их ножом в спину.
Но, учитывая, что Серефин вонзил нож в Малахию, он сам был немногим лучше.
– Пожалуйста, отойди от света, – сказал Малахия, пристально глядя на Олю.
Девушка внимательно следила за каждым движением Стервятника. На его коже открылось несколько глаз, и в ее глазах промелькнул ужас. Но все же она отступила в тень.
Малахия тихо попросил разрешения, прежде чем взять Олю за руку и осмотреть порезы, которые покрывали ее тело. Он говорил очень мягко и доверительно, расспрашивая девушку о методах, с помощью которых ей пускали кровь.
– Многие люди пытаются открыть новые способы применения магии, – сказал Малахия, когда она ответила на все его вопросы. – Она меняется и растет, как корни дерева, – он кивнул в сторону окровавленного дерева, и Оля поморщилась. – Тебя кто-то обучал?
Она покачала головой:
– Я сама научилась всему, что знаю.
– Ты ворожея?
Она кивнула.
– Ты используешь кровь в своей магии?
Оля нервно переступила с ноги на ногу.
– Иногда, – тихо сказала она.
– Из-за этого все и началось?
Она поколебалась, прежде чем кивнуть.
– Интересно, – сказал Малахия. Дверь святилища открылась, и он тут же напрягся, сжавшись в комок, как будто его ударили.
– Ну что ж, – сказал Руслан. – Тебе удалось выжить! Похоже, нам нужно многое обсудить.
«За пределами безопасных городских стен обитают болотные ведьмы, чья магия существует для того, чтобы запутывать и развращать».
Ее шаги оставляли на снегу кровавые следы. Она была не одна, но перед глазами стояла только ослепительная белизна.
– Приветствую, дитя, – произнес кто-то. Надя никогда не слышала этого голоса, но все же узнала его. – Потребовалось много времени, чтобы довести тебя до состояния, в котором ты могла бы меня слышать.
Она закрыла глаза, пытаясь найти источник голоса.
– Я мертва?
– Да.
Надя быстро заморгала, и подступившие слезы заставили ее открыть глаза. Ее колени задрожали, но она смогла устоять. Судьба наконец настигла ее. Ни один клирик не должен был жить дольше отведенного ему времени: все они умерли преждевременной смертью. Надя ничем не отличалась от остальных. Почему именно она должна была избежать гибели? Но она была не готова. Мир еще можно было спасти.
То чувство, когда она упала… Может, это справедливо. Он выжил, а она умерла. Какая ирония. Они упустили шанс стать счастливыми, потратив свои короткие жизни на обман и бесконечные попытки воткнуть нож друг другу в спину.
– Значит, это все?
Тот, с кем она говорила, мягко рассмеялся. Зрение Нади стало острее, как будто ей открылось нечто большее. Что-то зудело у нее на лбу.
Их было двое. Похожие, но разные. На них было невозможно смотреть дольше секунды за раз. Свет, тьма и агония вечности сливались между собой, выходя за грани разумного, за грани логики. У одной из них на голове росли обычные рога, а у другой – оленьи? Ни то ни другое или, может, и то и другое? Надя не могла этого понять. Их лица менялись у нее на глазах, и уже через мгновение она не могла вспомнить, как они выглядели раньше. Быстротечность в непрерывности.
Алена и Миеста. Богини, которые никогда не разговаривали со смертными. Так почему же они разговаривали с Надей?
– Ты можешь слышать остальных, но не нас. Пока нет, – сказала Миеста. – Твой смертный разум не настроен на особую тональность наших голосов. Видишь ли, мы слишком стары. Но все еще впереди.
– Вы привели меня сюда? – спросила Надя.
– Это лезвие не должно было пронзать твою плоть. Вецеслав все еще наблюдает, и это так его расстраивает. Он довольно чувствителен.
