Книга Битва за Лукоморье. Книга I - Роман Папсуев

Он рывком выпростал правой рукой из-под ворота ремешок, на котором висел знак защиты души. Сдернул через голову и набросил нагретый своим живым теплом оберег девчонке на шею.

Закричала она, забившись всем телом и дугой выгибаясь в его руках, громко и отчаянно. А на пол со стуком посыпались цветные бусины – с лопнувшей нитки проклятого ожерелья.

По зимовью протянуло холодным ветром – и в лицо Терёшке дохнуло тлением, будто из свежеразрытой могилы. Он покрепче обнял обмякшую, как тряпичная кукла, девчонку.

– Убирайся, – велел он сквозь зубы, глядя в светящиеся болотными огнями глазницы темной расплывчатой тени, вставшей за плечами девчонки. – На Ту-Сторону к себе проваливай, тварь. Она не твоя. Ну? Оглохла?! Вон!

И со смаком загнул – тоже сквозь зубы – такую брань, что, услышь это Пахом, одним подзатыльником Терёшка бы не отделался. Как пить дать, огреб бы еще и вожжами пониже спины.

Смутная тень, которую обычный человек и не увидел бы, дрогнула и отступила на шаг. И еще на шаг, подавшись, как сгусток черного тумана, к двери и медленно растворяясь.

– Уходи, – с ненавистью повторил Терёшка угасающим зеленым огням.

Девчонка застонала и закашлялась, снова выгнувшись в судороге. Терёшка еще крепче прижал ее к себе – и Глафирина внучка открыла глаза.

Сначала она смотрела на него, словно не узнавая, затем взгляд сделался осмысленным – и девчонка схватилась за шею.

– Ой, мамочки… – еле слышно прошептали белые губы.

А потом пленницу вештицы затрясло в безудержных сухих рыданиях. Она уткнулась лицом Терёшке в плечо, а он растерянно гладил седые волосы и чувствовал себя болван болваном.

Вот чего он никогда не умел – так это успокаивать захлебывающихся плачем девчонок.

* * *

Далеко им уйти не удалось.

Девчонку – Терёшка наконец-то выспросил, что ее зовут Миленкой, – шатало от слабости, но держалась она храбро. И когда они из зимовья выбрались через дыру в крыше, сразу же попыталась взять с него обещание: «Стану тебе по дороге обузой, брось меня в лесу и добирайся до села в одиночку». В ответ Терёшка сердито обозвал спутницу дурищей несусветной.

Задержались они в осиннике у оврага, рядом с заросшим рогозом озерцом, из которого Миленка брала воду, прислуживая ведьме. Терёшка выломал себе крепкий дрын: надо было разжиться хоть каким-никаким, но оружием. Сойдет и суковатая палка, решил парень – и в который раз помянул тихим нехорошим словом Миленкину хозяйку, лишившую его отцовского ножа.

Солнце уже почти скрылось за лесом. Между стволами сгущалась темнота, а небо над вершинами деревьев залило алым.

Выйти к верховьям Лешачьего ручья – вот что задумал Терёшка. Так получалось длиннее, но он надеялся: если пойти по ручью, то, может быть, выйдет сбить погоню со следа. Да и не зря, видно, говорят, что нечисть побаивается текучей воды: там, на берегу, не полезла же отчего-то вештица в реку – и не справилась с Ветлинкой. Значит, не врут.

Они продрались через мелкий полуоблетевший березняк, который шумел за оврагом, и выбрались на поросшую папоротником поляну. За ней темнел густой ельник, а за ним уже и до ручья было рукой подать…

Да только их уже ждали.

Вештица парила в воздухе у опушки ельника. Оба уцелевших бебока, скаля зубы, жались к ее босым ногам, а рядом неподвижным истуканом застыл бедак. Крохотные, широко расставленные глазки мертвяка всё так же светились тускло-зеленым – и у Терёшки совсем не ко времени мелькнуло в голове: видать, и этого урода вештица подняла, вселив в его тело душу с Той-Стороны.

Он услышал, как охнула за спиной Миленка. И опять с удивлением понял: страха за себя в нем отчего-то нет. Совсем. Только за нее.

– Беги, – велел он через плечо девчонке, половчее перехватывая осиновый дрын. – К воде!

Как Терёшка и ждал, первыми вперед кинулись бебоки. Вслед за ними с места сдвинулась грузная туша бедака. Как и в прошлый раз, вештица не спешила пускать в ход волшбу: то ли хотела развлечься, решив, что беглецы так и так не уйдут и с ними можно поиграть, как кошке с мышками, то ли уверена была, что слуги справятся сами.

– Беги! – снова яростно прошипел Терёшка Миленке.

Он уже с отчаянием видел: бежать прикусившая до крови губу девчонка, чтоб ей пусто было, даже не думает – и его не бросит.

И тут над поляной раздался резкий птичий крик.

Большой серый гусь с широко раскинутыми крыльями, темные маховые перья которых окаймляла яркая снежная белизна, вынырнул из-за верхушек елей неожиданно – точно и вправду молнией упал с неба. Пронесся над прогалиной, едва не хлестнув крылом по морде отшатнувшегося анчипыря… и исчез в слепящей вспышке радужного пламени.

А когда пламя, полыхнувшее в трех шагах от беглецов, опало и погасло, Терёшка даже затряс головой, на какой-то шальной миг подумав, что или спит, или ему всё мерещится: рядом с ними стояла Ветлинка.

– Терёшечка, ягодка, держи!

Ловко брошенный Ветлинкой нож, который та первым делом торопливо выхватила из-за пазухи, парень поймал в полете за рукоять. Решив не удивляться больше никаким чудесам, он ощутил, как ладонь знакомо обдало теплом.

Камень в серебряной обоймице не просто светился – пылал неистовым синим огнем.

Отскочивших назад бебоков, которые, съежившись и прикрывая головы руками, пытались загородиться от слепящего света, просто разнесло на ошметки мертвой плоти и костей: по обоим, как плеть, хлестнул ярый лазурный луч. Вырвался он из середины лознякового щита берегини, который та успела переметнуть на руку.

А в следующее мгновение их – и беглецов, и ее саму – сшибло с ног и отшвырнуло в папоротники: вештица хрипло что-то выкрикнула, взмахнула рукой – и на лес, обступивший прогалину, обрушился порыв ветра. Черного, от которого застонали деревья.

Терёшка поднялся на колени первым – чтобы увидеть, как анчипыр плашмя заносит меч над Миленкой. Осиновый дрын, который он, падая, выронил, рука нашарила в папоротниках словно сама. Терёшка, вспомнив, как играл в волотовы городки, размахнулся и швырнул палку мертвяку точнехонько в висок.

От облезлой рогатой башки дрын отскочил, как от дубового пня, но мертвяка парень отвлек. Бедак развернулся к новому противнику, и Терёшка, подкатившись в кувырке нежити под ноги, полоснул его ножом по сухожилиям – под коленями. Наука дядьки Шумилы опять пригодилась.

Клинок, легко вошедший в гнилую плоть, сверкнул синим – и мертвяк тяжело пошатнулся. Но от удара огромнейшей ручищи Терёшка, поднимаясь на ноги, увернуться уже не успел. Острые когти полоснули по левому плечу, и парень, отлетев назад, крепко приложился правым боком и лопаткой о землю. Тут анчипыря из-за подрезанных сухожилий повело вбок, и он рухнул на левое колено.

Лучом, вылетевшим из щита Ветлинки, бедака наискось развалило до пояса. Хоть и был на сей раз этот луч узким и тонким: запас волшбы, накопленный в щите, почти иссяк. Потому и не отходят берегини далеко от реки. И не только из-за того, что их сила без текучей воды тает: для них самих долгое пребывание вдали от берега грозит небытием.