Книга Десять дней до конца света - Манон Фаржеттон

63

Ч – 43

Беатрис идет по проселочной дороге к утесу.

Вечером она отвезла Марка домой и заскочила к себе несколько часов поспать. Она собиралась вернуться на большой пляж, но, сама не зная почему, снова приехала сюда. Наверно, догадываясь, что ночь будет беспокойной, она хочет хоть несколько минут насладиться безмятежностью, чтобы набраться сил.

На вершине утеса она останавливается. Четверо сидят вокруг костра. Она узнает Макса Шарпантье и улыбается, радуясь, что он не один. Потом рассматривает девушку, закутанную в толстый свитер, рядом с ним. Длинные темные волосы, лицо наполовину скрыто челкой… Это может быть младшая сестренка Лоры Соваж, но на таком расстоянии трудно сказать.

Пятый человек, которого Беатрис раньше не замечала, подходит к костру и садится рядом с остальными. Мужчина, кажется, немного моложе ее.

Беатрис думает, не спуститься ли. Не сказать чтобы очень холодно, но она точно простынет, если будет стоять здесь на ветру. В то же время ее ждет Виржиль, пора начинать ночной обход. Надо ехать.

– Еще пару минут, – шепчет Беатрис, глядя на свет огня.

Она поднимает воротник и обхватывает себя руками.

64

Ч – 43

– Сара ушла, – сообщает Гвенаэль, подходя к своим спутникам.

Лили-Анн отрывается от романа. Никто не решается ничего сказать, и она произносит:

– Ушла? Ушла…

– Я думаю, да.

– Черт. Как ты?

Он улыбается бесконечно грустной улыбкой.

– А ты как думаешь?

– Ты не побежишь за ней, не попытаешься ее вернуть? – вмешивается Валентин. – Может быть, она этого и ждет?

– Нет. Я не могу дать ей того, в чём она нуждается. Она права, что ушла.

Его горе столь очевидно, что воздух дрожит вокруг. Браим дружески кладет руку ему на плечо. Гвенаэль кивком благодарит его. Разговор продолжается, но с паузами, происшедшее не загладить. Сделав свой выбор, Сара вновь связала эту бухту с остальным миром. Но Лили-Анн еще пытается сбежать. Она опять погружается в чтение.

Она не знает, почему придуманная Гвенаэлем история так ей близка, но с каждым днем она имеет для нее всё больше значения. Кажется, будто воображение автора откусывает по куску от реальности и поглощает ее, мало-помалу заменяя собой. Лили-Анн это и завораживает, и пугает.

– Я знаю, – ответил ей Гвенаэль, когда она сказала ему об этом несколько часов назад. – Раньше всё было проще, четкая грань разделяла мою жизнь и мои тексты. Теперь она размылась, стала похожа на акварель под дождем.

Лили-Анн улыбается. Она уже догадывается о том, в чём он не хочет себе признаться. Тем или иным образом неотвратимость конца света высвободила в Гвене дар, который превосходит искусство рассказчика. Выходит за его пределы.

Минуту назад их не было. Но вот в какой-то момент, чувствуя, что на меня смотрят, я оборачиваюсь. Они стоят на границе круга света, очерченного костром, неподвижные, как статуи. Она, долговязая девушка со впалыми щеками и высокими скулами, светлые волосы скручены в узел по-самурайски, рваные джинсы, тело тонет в чересчур широком свитере. А на ее руке висит, как очевидное продолжение ее самой, он, этот крошечный человечек; он так же черен, как она бледна, кулачки сжаты, глаза смотрят вдаль. Оба такие серьезные и словно отсутствующие.

Никто не говорит ни слова. Тишину нарушают только потрескивание пламени костра да шум волн, когда они обрушиваются на песок и отступают. Внезапно девушка устремляет взгляд прямо на меня. Два диких глаза смотрят из-под прядей волос, пересекающих лоб, точно прутья клетки. Я дрожу. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что она такая же, как мы. Я не знаю, что значит это «как мы», просто ощущение, резонанс, вибрация, охватившая меня с головы до ног.

Я знаком приглашаю их к костру. Девушка бросает опасливый взгляд на Зефира, еще один на Максанса. Садится. Мальчик усаживается рядом, прижавшись к ее бедру, головой уткнувшись ей под мышку. Он закрывает глаза.

– Последую-ка я его примеру, – говорит Максанс и вытягивается на песке спиной к костру, подложив под голову свитер вместо подушки.

Зефир, распрямив свое длинное тело, направляется к темной расщелине грота; все ведут себя так, будто присутствие девушки и ребенка в порядке вещей, будто они были здесь всегда.

Я остаюсь одна, сижу лицом к ним, между нами костер. Я начинаю говорить. Я хочу дать понять этой девушке, кто я, не снаружи, в самой своей сердцевине; таких вещей обычно не говорят.

ЛУ-АНН: Есть такие фразы, которые слышишь о себе снова и снова, так долго, что в какой-то момент говоришь себе: наверно, это правда, так и есть; «ты справляешься», вот что говорят обо мне, все говорили мне это, учителя, родители, друзья, «ты везучая, ты справляешься», или еще «я за тебя не беспокоюсь, ты всегда справишься», и это правда, правда, я справляюсь, вот только что они могут знать обо мне, о том, что происходит в моей голове, чтобы сказать, чтобы думать, что могут сказать обо мне «ты справляешься», что они знают о бурях у меня внутри, о том, как теснятся во мне слова, как приходится мне сдерживать порывы, откуда им знать? Они успокаивали себя, думая, что со мной всё хорошо, чтобы забыть, что раньше-то было плохо, но я помню всегда, особенно перед тем как уснуть, когда нет больше сил сдерживать поток грязи, вливающийся в мой мозг, и бьются все эти вопросы, и напрягаются мускулы до изнеможения, и хочется кричать, этот безмолвный крик рвется из меня вечерами, искажается лицо, и дыхание поднимается из самого нутра, и подступают слезы, бог весть почему, откуда им знать всё это, вечность, которую я провела, не в силах уснуть и без конца ворочаясь с боку на бок. А мое имя, как видишь, такое же, то же ощущение, будто мне чего-то недостает, Лу-Анн – так меня зовут – это же не имя, а что это? Два уменьшительных, вот это что, два незаконченных обрывка имен, кое-как прилаженных друг к другу, точно два одноногих калеки, которые думают таким образом удержать равновесие, но борются на каждом шагу, чтобы не упасть, и я не знаю, почему мне так недостает этих кусков имен, этих кусков жизни, этих отсутствующих воспоминаний; не помнить, не знать источника слез, вот что произошло, вот…

Я вдруг умолкаю на полуслове. Она улыбается мне. Видно, что улыбаться она не привыкла; в легком колебании подрагивают уголки губ, ищут нужные мускулы, точное движение. И она говорит мне:

– Да.

И еще говорит, что ее зовут Ева.

– А его?

– А его никак не зовут. Он не разговаривает.

Лили-Анн поднимает голову.

– Кто это – Ева? Я хочу сказать, если твои персонажи – отражение реальности, она – это кто?

– Понятия не имею.