Книга Зотика - Кларк Эштон Смит

Услышав заявления жрецов, император велел своим казначеям сделать новые пожертвования храмам, и жрецы удалились, льстиво призывая благословение богов на Зотуллу и его двор. День неспешно тянулся, солнце миновало зенит, медленно катясь по небесам, под которыми расстилались доходящие до моря пустыни. Но Зотулла все еще пребывал в нерешительности. Он призвал своих виночерпиев и велел им налить ему самого крепкого и благородного вина, но и в вине он не нашел ни уверенности, ни достойного решения.

Сидя в тронном зале, он вдруг услышал громкие крики у дворцовых ворот. Это были вопли мужчин и визг женщин и евнухов, как будто ужас передавался от одного к другому, наполняя залы и комнаты. Страшный крик поднялся по всему дворцу, и Зотулла, очнувшись от дремы, хотел уже послать слуг, выяснить, в чем дело.

Но не успел. В зал вошла шеренга высоких мумий, одетых в королевские пурпурные саваны и в золотых коронах на иссохших черепах. А за ними, словно слуги, вошли гигантские скелеты в набедренных повязках из отливающей перламутром оранжевой ткани, и на их черепах, от лба до темени, извивались живые змеи цвета шафрана и эбенового дерева. Мумии склонились перед Зотуллой и произнесли тонкими, слабыми голосами:

– Мы, властвовавшие прежде над огромным царством Тасуун, посланы к императору Зотулле, чтобы сопровождать его в качестве почетной стражи, когда он отправится на праздник, устроенный Намиррой.

Потом, сухо щелкая зубами и шипя, словно воздух вырывался сквозь потрескавшуюся слоновую кость, заговорили скелеты:

– Мы, великие воины забытых народов, павшие на поле брани вдавние времена, посланы Намиррой, чтобы охранять придворных императора от всякого зла, когда они последуют за ним на праздник.

Увидев это чудо, виночерпии и другие слуги распростерлись у императорского трона или спрятались за колоннами, а Зотулла с налитыми кровью глазами и бледным, как мрамор, лицом застыл на троне, не находя в себе силы ответить посланникам Намирры.

Затем, подойдя к нему, мумии возвестили:

– Все готово, празднество ожидает Зотуллу.

Саваны мумий, колыхнувшись, приоткрылись у них на груди, и из выеденных сердец, словно крысы из нор, выскочили, сверкая мерзкими алыми глазками, маленькие зубастые чудовища, черные, как асфальт, и визгливо повторили эти же слова. Скелеты в свою очередь произнесли торжественное приглашение, и черные и шафрановые змеи, вторя им, зашипели у них на черепах. Те же самые слова, наконец, повторили с ужасным громыханьем какие-то мохнатые, непонятного вида чудовища, сидевшие под ребрами скелетов, как будто заточенные в белых плетеных клетках.

Как во сне, подчиняясь велению невидимого владыки, император поднялся с трона и направился к выходу, а мумии окружили его, словно почетный эскорт. И каждый скелет вынул из красно-желтых складок набедренной повязки старинную серебряную флейту необычной формы. Они заиграли сладкую, томную и греховную мелодию, под звуки которой император вышел из дворца. В этой музыке заключалось гибельное заклятие, и все приближенные Зотуллы – вельможи, женщины, стражи, евнухи, даже повара и поварята – двинулись за скелетами, словно процессия лунатиков, из комнат, спален, коридоров, кухонь, где они тщетно пытались спрятаться. Направляемые флейтистами, они против воли последовали за Зотуллой. Странно было видеть эту огромную толпу людей, идущих к дворцу Намирры, сопровождаемую кортежем из мумий королей и скелетов, чье мертвенное дыхание извлекало звуки из серебряных флейт. Зотулле стало немного легче, когда он увидел рядом с собой Обексу. Она двигалась, как и он, объятая сверхъестественным ужасом, а остальные женщины следовали за ней.

Открытые ворота дома Намирры охранялись огромными тварями с малиновыми, как у индюков, серьгами. Эти полудраконы-полулюди склонились перед Зотуллой, когда он подошел к воротам, подметая серьгами, как кровавыми метлами, темные ониксовые плиты. И император прошел с Обексой мимо этих неуклюжих чудовищ, а мумии, скелеты и все придворные последовали за ним. Вся процессия представляла собой необычайно пышное зрелище. Зотулла вошел в огромный зал с множеством колонн, где мрачные огни тысяч ламп рассеяли дневной свет, робко просочившийся сквозь открывшиеся двери.

Даже объятый страхом, Зотулла подивился огромному залу, который явно не соответствовал размерам дворца. Капители колонн терялись где-то в вышине, бесчисленные ряды столов ломились от яств. Все это было освещено светом ламп, но дальше зал погружался в темноту, как в беззвездную ночь.

В широких проходах между столами непрестанно сновали приближенные Намирры и множество странных слуг, как будто перед императором наяву предстала фантасмагория горячечного бреда. Трупы королей в истлевших одеждах, с червями, выглядывающими из глазниц, наливали вино, похожее на кровь в кубки из опаловых рогов единорогов. Ламии с тремя хвостами и четырехгрудые химеры проходили мимо, неся дымящиеся блюда в бронзовых когтях. Собакоголовые демоны, изрыгая пламя, сновали туда и сюда, прислуживая гостям. Перед Зотуллой и Обексой появилась странная тварь с толстыми ногами и бедрами огромной негритянки и лишенным плоти костяком громадной обезьяны. И это чудовище показало неописуемыми жестами своих костлявых пальцев, что император и его наложница должны следовать за ним.

Воистину, Зотулле показалось, что они проделали нескончаемо долгий путь по какой-то адской нечестивой пещере, пока не достигли конца зала. Здесь, в стороне от остальных, стоял стол, за которым в одиночестве сидел Намирра, освещаемый пламенем семи светильников в виде лошадиных черепов. Покрытый броней черный идол Тасайдона возвышался на гагатовом алтаре по его правую руку. А рядом с алтарем сверкало бриллиантовое зеркало, которое держали в когтях железные василиски.

Намирра поднялся и приветствовал их с торжественной и мрачной учтивостью. Его бесцветные глаза смотрели холодно, как далекие звезды, из глазниц, воспаленных от бессонных ночей, заполненных ворожбой и общением с демонами. На бледном лице губы были словно бледно-красный отпечаток на сухом пергаменте, а борода завивалась в тугие черные напомаженные локоны, ниспадавшие по ярко красной одежде, словно черные змеи. Кровь застыла в жилах у Зотуллы, и сердце его замерло, словно заледенело. И Обекса, глядевшая на Намирру из-под опущенных ресниц, смущенная и напуганная, чувствовала необъяснимый ужас, который окружал этого человека, как величие – короля. Но несмотря на страх, ее снедало любопытство, каков он с женщинами.

– Добро пожаловать, о Зотулла, будь моим гостем, – сказал Намирра. Как будто железный похоронный колокол звучал в его бесцветном голосе. – Прошу тебя, садись к столу.

Зотулла заметил кресло черного дерева, стоявшее напротив Намирры. Другое кресло, поменьше, для Обексы, стояло по левую руку. Они сели, и все приближенные Зотуллы тоже уселись за столами, а пугающие слуги Намирры застыли, ожидая знака, чтобы прислуживать им, словно черти, поджидающие в аду грешников.

Черная, покрытая трупными пятнами рука, налила для Зотуллы вина в хрустальный кубок. И на этой руке красовался перстень с печаткой, принадлежавшей императорам Ксилака, украшенный огромным огненным опалом, который был вставлен в рот золотой летучей мыши. Точно такой перстень Зотулла всегда носил на указательном пальце. Повернувшись, он увидел справа от себя фигуру, в которой узнал своего отца Питаима, каким он стал, после того как змеиный яд распространился по его членам, сделав их пурпурными и распухшими. И Зотулла, приложивший руку к тому, чтобы гадюка оказалась в постели Питаима, задрожал от страха. Создание, которое так походило на Питаима, чей труп или дух был вызван заклинанием Намирры, подошло и встало за спиной Зотуллы, сцепив черные распухшие пальцы. Зотулла видел его выпученные невидящие глаза и серовато-багровый рот, запечатанный смертным молчанием, и пятнистую гадюку, которая временами высовывалась из складок отцовского рукава и смотрела на него холодными глазами, когда тот наклонялся над ним, чтобы наполнить кубок или нарезать мясо. И сквозь ледяной туман ужаса император смутно разглядел фигуру вооруженного воина, словно движущуюся копию неподвижной, мрачной статуи Тасайдона, которую Намирра богохульно оживил, чтобы она прислуживала ему. И смутно, бессознательно, он отметил страшного прислужника, который стоял рядом с Обексой: лишенный кожи и глаз труп ее первого любовника, юноши из Цинтрома. Когда-то он был выброшен на берег острова Палачей после кораблекрушения. Обекса нашла его, лежащего в волнах отлива, и, приведя в чувство, спрятала в тайной пещере и приносила ему еду и воду. Она держала его там для собственного удовольствия, а позднее, охладев к нему, предала Палачам и получила новое удовольствие, наблюдая пытки и мучения, которые причиняли ему эти жестокие, безжалостные люди, пока тот не умер.