Книга Бастард фон Нарбэ - Наталья Игнатова

— Не надо. Мне неинтересно.

— Лукас, ну, правда, чего там непонятного? Я же теперь голову сломаю. Если для тебя не все ясно, значит, там на самом деле не все ясно. Но что именно?

Лукас вздохнул, не отводя взгляда от расцветающего в чашке чайного цветка.

— Там. Все. Ясно.

Март ждал.

Цветок распускался.

— Их считают нелюдями, — вновь заговорил Лукас. — Все нелюди — враги людям. Это аксиома. С аксиомами не спорят.

— Ты споришь.

— Нет. Я знаю, что все нелюди — враги людям.

— Но?

Каждое слово приходится вытягивать как клещами. Не разговор, а пытка. Однако Аристо, конечно, не может оставить своего ведомого без ответов на вопросы. Он и правда мог бы стать проповедником. И еще каким!

— Но псионики — люди.

Вот. Это сказано вслух. И непонятно, что теперь с этим делать. И разговор пишется, а, может быть, даже прослушивается. Конечно, псионики — люди, кому, как не Марту Плиекти знать об этом. Но почему так же думает Аристо? И почему произносит это вслух, не боясь обвинений в ереси? Здесь, на «Святом Зигфриде» говорить такое нельзя.

Или можно?

— Как они могут быть людьми? — пробормотал Март, чувствуя, что запутывается уже по-настоящему.

Губы Лукаса тронуло подобие улыбки.

— Март, ну, о чем ты говоришь? Они ведь божьи твари, а зачем Богу создавать, нелюдей, которые снаружи и изнутри точь-в-точь как люди? Ты разве не заметил, что Он любит разнообразие?

— Это уж точно, — Март поневоле вспомнил школьный курс биологии. — Погоди, а аристократы? Они ведь тоже точь-в-точь…

Улыбка стала почти настоящей. Почти искренней.

— Аристократы созданы не Господом.

* * *

Отец Александр сказал «нет». Сказал сразу, как только пробежал глазами ознакомительный файл из таинственного бохардата. Еще ничего не было ясно, «пасынки» только-только начинали работать, а Лукас увидел бохардат впервые, да и то издалека, вставленным в ридер компьютера архимандрита. Еще ничего не было ясно, но «нет» уже прозвучало.

— Ты не будешь этого делать, — сказал отец Александр. — «Пасынки» найдут этих людей, передадут церцетарии, и Радун понесет заслуженное наказание. Ты же этого хочешь, верно? — И прежде чем Лукас сказал хоть слово, продолжил: — ты получишь то, чего хочешь. Но ты ничего не будешь делать сам. Ты никогда не получал этого письма и не знаешь об этом бохардате. А теперь можешь сказать мне, какая часть «ничего» и «никогда» тебе непонятна.

— Почему? — спросил Лукас.

Вопрос был глупый, потому что он знал ответ. И настоятель знал, что он знает.

— Аристо, — отец Александр встал из-за компьютера и подошел к Лукасу, — мальчик… не позволяй им управлять собой. Ты же понимаешь, что эти люди, кем бы они ни были — твои враги. Только враги будут…

— Будут играть на слабостях. Враги и приемные родители. Хотя, наверное, родные тоже так делают. Авва, мне наплевать враги они или…

Боль отца докатилась до него с запозданием: собственные злость и упрямство оказались отличным щитом от чужих эмоций.

— Прости, — Лукас опустил голову. — Я злюсь и говорю недопустимые вещи. Но, авва, если «пасынки» не справятся, я полечу в Вольные Баронства.

— Нет. Не вынуждай меня приказывать. Месть — удел Бога, вот Богу ее и оставь. Он обо всем позаботится.

— Он уже позаботился.

— Не сходи с ума! — Теперь в голосе отца Александра тревоги было больше, чем суровости, — Лукас, я знаю, каково это, когда гнев точит душу…

Он знал. Конечно. Ему столько лет, наверняка он не раз испытывал искушение гневом. И всегда ему удавалось устоять. А его напарник, его бессменный ведомый еще с тех времен, когда оба только начинали летать, был жив.

…— Ты не можешь ненавидеть людей, — как сквозь вату слышал Лукас. — У тебя нет на это права. Ты священник. А Радун — человек.

— Я должен любить его.

Он сам не узнал своего голоса. Должен, это правда. Любить даже врагов.

Никогда не умел. Гордыня — грех, который так и не удалось победить — не позволяла считать врагами даже пиратов, что уж говорить о подданных Империи. Пиратов, враги они или нет, нужно было убивать. Подданных — защищать. Радун был подданным…

И он был врагом.

В каком случае священник может убить подданного Империи?

Ни в каком. Это невозможно. Священник избежит столкновения либо позволит убить себя.

Лукас не позволил. На его руках кровь четырнадцати мирян. Господь простил ему этот грех, а, может быть, исповедник просто сказал, что Господь прощает. В любом случае, всех, кого он убил, посмертно осудили на смерть. А подданные, которые совершили преступления, карающиеся смертной казнью, приравниваются в Империи Шэн к пиратам. И дело повернулось так, будто Лукас просто выполнил свой долг.

Вышло довольно изящно. Ворота на дорогу в Эхес Ур открылись для него без скрипа, путь казался прямым и хорошо освещенным.

Приговоренных к смерти преступников нужно убивать.

Кто-то, тот, кто отправил письмо, тот, кто собирал информацию в бохардат, дал возможность доказать, что Юлий Радун заслуживает смерти. Лукас понятия не имел, была ли предложенная сделка промыслом Божьим или происками врагов из плоти и крови. Но месть… Он не мог ждать, пока Господь свершит ее чужими руками. Слишком много всего. Слишком. Джереми и Луиза, и страшный, бесконечный крик из-под камней.

Джереми…

И Хикари.

Радун убил Джереми. Радун убил Луизу. Радун хотел сделать Хикари рабыней.

Его нужно уничтожить при первой возможности. Возможность появилась. Значит, пришло время убивать.

— Я понял, ваше высокопреподобие, — Лукас встал. — Разрешите идти?

— Что ты понял, Аристо? — отец Александр вздохнул, глядя на него с печалью. — Не похоже, чтобы мы сегодня достигли понимания.

— Разрешите идти? — повторил Лукас.

На станции Яблоневая он впервые в жизни отдал распоряжения по поводу своего личного счета, двадцать семь лет назад открытого домом фон Нарбэ. Никогда не думал, что воспользуется семейным банком. Никогда не считал фон Нарбэ семьей. Но эти деньги не контролировались ни казначейством монастыря, ни орденом Всевидящих Очей, ни даже самими фон Нарбэ. Деньги, за передвижением которых никто пока не следил — то, что нужно человеку, собирающемуся убегать и прятаться.

Человеку?

Да не важно.

Когда «Святой Зигфрид» уходил от станции, средства с личного счета бастарда фон Нарбэ уже перераспределялись между полутора сотнями различных счетов в самых разных банках Шэн и Нихон. Следующие распоряжения Лукас собирался сделать на очередной стоянке.