Книга Добровольная жертва - Наталья Метелева

Зачем ты вытащил меня из реки, светловолосый мальчик Дик? Зачем ты выпустил меня в мир, дядюшка Кирон, эльф, притворяющийся человеком? И как теперь спрятать от мира самое себя? Я не хочу становиться нелюдью. Я – человек!

– Что же ты наделал, дядюшка Кирон… Разве я просила? – Губы неслушались, но эльф услышал и потускнел.

Кирон побултыхал лунную бутыль, задумчиво глядя сквозь светящееся стекло.

– Ты нужна нам, Рона. Поэтому мы пошли против Лиги.

– Кто – мы? – Мои губы пересохли. Неужели проявленные вступили в противоестественный союз с пробужденными, злейшими врагами своими и Лиги?

– Братчина проявленных. Каждый из нас знает, как страшно его одиночество. Как больно ходить мимо людей и видеть в них забывшую себя сущность. И знать, что ей никогда не проявиться. Никогда. Мы шатаемся в одиночку во тьме, где все спят. Мы – выродки.

– Неправда! Вы – мечта всех непроявленных, изначальные расы. Лига хранит вашу кровь.

– Для чего? Кто мы без остальных? Без народа своего? Без отцов и матерей, без детей, которым не дано проявиться, пока мы живы? А мы живем слишком долго. Дольше, чем кто-либо на планете Вавилор. Сотни лет. Каждый из нас – как выпаренная из раствора соль. Каждый вобрал все силы, мощь и знания всей расы. А они были для многих. Для всех. А теперь… куда нам с ними?

– Вы – хранители.

– Никому не нужные! – Глотнув из бутыли, Кирон скривился так, словно выпил змеиного яду. – Изгнанные из человеческого рода и не нашедшие никакого другого, кроме таких же несчастных сирот, осколков других рас. Наши дети рождаются непроявленными. Людьми. И редко кто из них попытается познать себя истинного. Да и нужно ли им это? Разве что из праздного любопытства у пифий в Храме Истины спросит. И всю жизнь потом будет тосковать…

Дядюшка давно вылез из личины сапожника и говорил не своим обычным голосом не совсем обычные речи.

– Или бояться самого себя, – едва выдохнула я боль, перехватившую горло. – Неведение спасительно. Я видела многих непроявленных троллей или вампиров… Иногда лучше умереть, чем стать самим собой.

Кирон померк от смертной тоски в моем голосе и тут же схватился за бутыль с противоядием. Оживился.

– Не для тебя оно спасительно, девочка. Погубит тебя неведение. А ты нужна этому миру.

Не нужна я этому миру. Но лучше об этом не думать. Особенно находясь в гнезде Лиги – с ее владыками, телепатами, пифиями, с непрошеными Дунканами, лэппами, киронами и прочей нечистью, включая нищенку, чей огненный взгляд навсегда в меня врос и мерцал теперь со дна сердца…

Зачем Братчине еще один выродок, да еще проявленный тайком от Лиги? Я устала играть в чужие игры. Я не хочу, чтобы меня проявляли против моего желания. Закрыв глаза, чтобы не видеть удрученного эльфа, я захлопнула себя, как крышку гроба, предварительно утрамбовав внутрь то рвущееся вовне чуждое существо, которое якобы было моей сущностью. Пусть себе почивает с миром. На крышке белыми буквами засияло знакомое слово: Радона. Ну вот она, я. Получайте…

– А откуда ты знаешь нашу с Диком детскую считалку?

Гомо Магикус эт Бибикус Кирон обомлел:

– Детская… считалка?!

Он затрясся мелко-мелко, и я снова испугалась, что слабенький Кирон свалится в обморок, но дядюшка опять самозабвенно хихикал:

– Эта древняя формула, сокровенный Путь Тора – детская считалка пифии?! И ты знаешь ее… до конца?

Я помотала головой:

– Нет, на вопросе о том, что по ту сторону мысли, все мысли заканчивались. Абсолютное ничто.

Он улыбнулся и вдруг спохватился, что слишком засиделся, и вскочил. Я заметила, что он снова как бы померк и истончился за время разговора. Он торопливо глотнул из чашечки на посошок, вытащил из клочка сена заново расцветший колокольчик и, нюхнув цветочек на закуску, вразумил:

– Только не торопись наверстывать упущенное, девочка. Порвешь крылышки. Спрячь их пока до поры до времени. До вечности… если мир вечен…

– А как это у тебя получается обратить время вспять? – обличающе показала я на ожившее сено.

– Что? – Эльф-сапожник изумленно выпучил оленьи глазищи на цветочек, словно только что увидел, и, совсем как Пелли цыпленка, попытался спрятать улику за спину. Наверное, это у проявленных фамильное. – Ах, это? Нет, время вспять – это не наша специальность, мы же не пифии. Это все водичка, по старинным рецептам приготовленная. – Дядюшка горделиво продемонстрировал бутыль, глянул на просвет, опечалился: – Эх, быстро иссякают родники живительные от серьезных разговоров!.

Но я не отвлеклась, как ни старался хитрый эльф.

– А Пелли цыплят тоже святой водичкой воскрешает?

– Ах, негодник! – Кирон аж покраснел от негодования. – А я-то понять никак не мог, что за вор повадился пробы снимать с родников неприкосновенных? Ну попадись мне этот шельмец!

Он порхнул к двери, как разгневанный ангел – даже его тень едва успела уцепиться и суматошно затрепыхала полупрозрачными крылышками, догоняя хозяина. А я удовлетворенно хмыкнула: обещание не говорить Альергу я не нарушила, зато у нас наконец-то появится свежерожденная, а не усохшая от тысячекратного воскрешения птица. Кстати о крылатых. И почему люди не летают, как мухи? Полетела бы сейчас в трапезную! А то можно и ноги протянуть, дожидаясь, когда о тебе вспомнят… Да я уже их протянула!

В дверь поскреблись. Ужин! Я нетерпеливо прокричала разрешение войти.

Просунулась и плотоядно осклабилась жуткая морда чудовища в подтеках желтовато-белесой слизи. Ниг! Не дамся!

Хищная пасть поймала огромными зубами кинутую жертвенным жестом подушку, плюнула ею же в меня, свалив наповал, насмешливо заржала и ретировалась, не забыв напоследок вытянуться желтогривой змеей и прихватить с пола клочок сена, уже похорошевшего ожившими колокольчиками. Наглый конек, под стать хозяину. С каких пор лошадям позволено бродить по человеческим лежбищам, игнорируя лошадиные стойла? Куда смотрит мастер?

В дверь что-то бухнуло. Ну, теперь точно ужин! Если там опять этот желтогривый оборотень, я сама его съем! Я хрипло простонала разрешение войти. Но никто не вошел. Я вознегодовала. Такой зверский голод давно меня не терзал. Последний раз эти адские муки я испытывала… да, перед обедом.

– Пелли! Входи! Или ты опять перемигиваешься с прохожими девушками, пока я тут худею?! Вот предскажу тебе невесту, тощую как…

Я осеклась. Дверь заскрипела и впустила… Дункана. С подносом. Пронзительно-синий взгляд был еще более надменным, на корню подрезающим всякие хихиканья.

– Ставьте сюда, – величественно показала я на скамью рядом с ложем.

Дункан водрузил на сиденье самого себя вместе с подносом, взял ложку, зачерпнул жидкую кашицу и поднес к моим губам.