Книга Поход Наполеона в Россию - Арман Луи Коленкур

Эти громкие речи императора были, по–видимому, предназначены скорее для того, чтобы создать определённое настроение и отвлечь мысли от понесённых нами потерь, а не являлись результатом его действительных убеждений. В самом деле в своих беседах с князем Невшательским — единственным лицом, с которым он говорил после сражения, — он, судя по тому, что говорил мне князь, казался очень озабоченным и несколько раз повторял, что обе стороны убивают друг у друга много народа, но это не приводит ни к каким результатам. Никаких пленных, никаких трофеев — вот что больше всего раздражало императора, и он часто жаловался на это. Зная, что неприятеля должны подкрепить новобранцы и ополченские корпуса, которые не могли ещё присоединиться к армии, он лелеял надежду, что Кутузов ещё раз даст сражение, перед тем как сдать столицу, а сам он будет иметь под ногами тем более твёрдую почву, что в одной руке он будет держать шпагу, а в другой сделанные неприятелем предложения мира.

По словам князя Невшательского, император был настолько склонён тогда принять эти предложения или вступить в переговоры о них, что подумал бы ещё, идти ли дальше Можайска, если бы не надежда и желание подчеркнуть свою победу именем того места, где будет заключено соглашение. В иные минуты он определённо собирался идти на Москву, пробыть там неделю и затем отойти к Смоленску. Не допуская, однако, чтобы неприятель сдал свою столицу без нового сражения, и не сомневаясь, что он попытается спасти её путём демонстративных оборонительных боёв и путём переговоров, император всего лишь один раз коснулся гипотезы о том, что он силой откроет двери Москвы, до такой степени он был убеждён, что его теперешнее продвижение приведёт его если не к предварительному мирному договору, то по крайней мере к своего рода перемирию, которое быстро повлечёт за собою и мир. Он говорил:

— Мы скрестили шпаги: честь спасена в глазах всего мира, и русские наделали себе достаточно бед, для того чтобы я стал требовать от них другого удовлетворения. Они не будут гнаться за тем, чтобы я нанёс им второй визит, как и я не гонюсь за тем, чтобы снова побывать в Бородине.

Признаюсь, мне трудно было поверить, чтобы император даже ради своих подлинных интересов мог рассчитывать тогда остановиться перед Москвой, к которой он подошёл так близко. Когда мы с князем вспоминали наши разговоры в Витебске и других местах, а также беседы, которые были у нас с императором, князь сказал мне, что если бы надо было всё начинать сначала, то император не подошёл бы так близко к Москве; он действительно проявляет мирные намерения, и если поступят предложения мира, то они быстро будут приняты; он хочет выпутаться из этого дела, но с честью.

Князь Невшательский не закрывал глаза на возможные последствия этого похода. Смерть моего злосчастного брата могла лишь обострить мои печальные предчувствия, которые князь разделял; теперешние намерения императора являлись лишь отзвуком затруднений данного момента и исчезали вместе с ними или под влиянием любых мелких успехов. Неудачи в Испании, прискорбные результаты последней битвы всецело объясняли умеренность, которую проявил тогда император. Что же касается нас, то мы все считали, что нет другого средства окончить эту войну, как покинуть Москву через 48 часов после вступления в неё (если только неприятель сдаст Москву) и возвратиться в Витебск.

Император оставался в Можайске 11‑го и 12‑го. Он был болен, озабочен и принимал только проезжавших через Можайск маршалов. Никого из нас он не принимал. Город не был подожжён, но жителей там оставалось очень мало. Император надеялся, что русские отказались от своей системы поджигательства и разрушения. Он тотчас же усмотрел в этом доброе предзнаменование для будущих событий. По его мнению, это подтверждало его мысль о том, что соглашение состоится. Русские отступали по–прежнему в таком же порядке, забирая своих раненых и не оставляя ни гвоздя за собой. Император затратил эти два дня на то, чтобы как можно лучше организовать госпиталь, куда было перенесено большинство раненых.

Как я уже говорил, материалов было мало, но преданность и воодушевление санитарных и интендантских офицеров сделали на сей раз больше, чем можно было надеяться. Однако много раненых в течение некоторого времени оставалось в окрестностях поля сражения в скверных бараках. Те, которые выжили, терпели большие лишения, до такой степени велика была нужда, Которую легко себе представить, если вспомнить, в каком состоянии были наши перевязочные пункты ещё в Витебске.

Так как мы всё время находились в походе, то наше Положение, несмотря на все принимаемые меры, не могло Улучшиться. Правда, император приказал министру военного снабжения прислать хирургов и продовольствие, решившись, наконец, согласиться на расходы, которые этот министр предлагал в своё время, но от которых император рассчитывал избавиться за счёт ресурсов неприятельской страны, как это было при других кампаниях. В результате прибыли несколько хирургов, но перевязочных материалов, которых нам недоставало, не было, и они не могли прибыть так быстро, потому что дорога после Немана не была обеспечена какими бы то ни было транспортными средствами. Весь Можайск превратился в огромный госпиталь. Генералы, офицеры, солдаты — все направлялись туда в поисках медицинской помощи, которую никто не в состоянии был оказать им. По деревням рассыпались отряды, чтобы раздобыть хлеба и хоть немного скота.

Армия продолжала движение до 11‑го. Маршал Ней, который шёл в авангарде, находился в пяти лье за Можайском на Московской дороге. Неаполитанский король продвинулся немного дальше. Отступление неприятеля дало нам лишь несколько пленных. Император задержал свои передвижения, чтобы дать отдых войскам и закончить сосредоточение сил на случай, если произойдёт второе сражение. Когда 13‑го всё опять пришло в движение, император снова остановил все свои колонны. Наша кавалерия была так истомлена, что не могла производить далёких разведок, и мы в этот момент так мало знали о движениях неприятеля, что, сомневаясь, какое именно направление выбрал Кутузов, о котором не было у нас никаких сведений, император счёл целесообразным остановиться. Он не имел никаких донесений от князя Понятовского, войска которого составляли наш правый фланг, и некоторое время беспокоился по этому поводу, считая, что русские могли воспользоваться нашим отдыхом, чтобы броситься в этом направлении и поставить под угрозу наш фланг и тыл с целью предотвратить или по крайней мере оттянуть наше вступление в Москву до тех пор, пока они получат указания из Петербурга. Он по–прежнему делал отсюда вывод, что неприятель хочет предложить соглашение, дав одновременно бой.

Офицеры сновали по всем направлениям. Неаполитанскому королю было приказано направить сильную разведку по Калужской дороге. Наконец, император успокоился, и армия выступила. С большой радостью он узнал, что неприятель, обременённый ранеными и обозами, шёл по Московской дороге, где согласно некоторым донесениям возводились укрепления, чтобы дать второе сражение; однако к вечеру император уже не верил в это сражение под Москвой, когда узнал, что его авангард находится так близко от этого великого города, ибо близость Москвы могла лишь способствовать расстройству русской армии и полностью дезорганизовать её. Он не мог, однако, объяснить себе, зачем вся армия движется на Москву, если она не даёт сражения.