Книга Театральная сказка - Игорь Малышев

А я ползла вперёд и смотрела вверх, на небо. Ночь была ясная, звёзды сияли ярко – холодные, далёкие. Очень острые, совсем как те проволочки, по которым я ползла.

Я плакала в голос, будто трёхлетняя. Пыталась останавливаться, чтобы передохнуть, но это было почти так же больно, как и ползти, а в движении виделась хоть какая-то надежда.

Это было ужасно. Ладони в кровь, ноги в кровь, перед глазами колючее небо, каждая звезда, как нож. И ледяное спокойствие вокруг. Слёзы падают, замерзают на лету…

В какой-то момент я совершенно точно поняла, что мне уже не доползти ни до одной из крыш. Неважно, буду я двигаться вперёд или назад. У меня просто не хватит ни сил, ни терпения. И я выбрала единственный вариант, который давал хоть какую-то надежду.

– Что за вариант? – спросил Мыш.

– Да простой… – проговорила Ветка, продолжая блуждать в воспоминаниях. – Там во дворе росли деревья – берёзы. Трос проходил прямо над одной из них. Довольно высокая, этажа до пятого, наверное. Еле доползла до неё. До крыши оставалось немного, метров пятьдесят, только вот я вряд ли смогла бы их одолеть. Какое-то время висела, собираясь с духом и глядя на небо. Каким-то образом разглядела ковш Большой Медведицы, пересчитала его звёзды. Вспомнила, что одна из них называется Дубхе. «Похоже на „дуб“, – подумала я. – А падать придётся на берёзу». Вот почему в подобные моменты в голову лезет всякая чушь?

Руки я отпустила почти с облегчением.

Летела и смотрела на Медведицу. Вспомнила, что ещё одну звезду зовут Мерак.

Ветка потёрла переносицу.

– Потом удары, удары, удары. Множество и со всех сторон. Меня крутило и било, как лягушку в стиральной машине. Я, наверное, ударилась о каждую ветку того дерева. Потом упала в кусты, которые росли внизу. Они смягчили последний удар, но, похоже, именно они и подарили мне это.

Девочка указала себе на щёку, где виднелся похожий на звезду шрам.

– Снежка «Скорую» вызвала. Я не назвала своего имени, притворилась немой, подруга соврала, что не знает меня, случайно обнаружила. В больнице выяснилось, что я сломала ключицу, несколько, кажется пять, рёбер, что у меня трещина в бедре, про ушибы, синяки и царапины я и не говорю. Всё время, пока была в больнице, притворялась немой. Смотрела непонимающими глазами на врачей и полицейских и молчала. Очень боялась, что мать меня найдёт, поэтому сбежала оттуда через неделю, как только смогла ходить. А где-то через месяц уже и не вспоминала о переломах и трещинах.

Подруга разделила видео моего воздушного «путешествия» на три части, наложила сверху комментарий, где подробно описала, что я перенесла, и продавала любителям острых ощущений.

– Покупали?

– Да, мы кое-что заработали. Снежка оборвала вторую часть на моменте, когда я уже отпустила трос и только-только начала падать. На последнюю часть, соответственно, назначила самую высокую цену. Но… – она тронула шрам на щеке. – С тех пор мне очень неуютно, когда смотрю на звёзды.

Ветка забросила в самовар сухие колючие веточки. Принюхалась.

– Вот. Самовар, можжевельник! Всё, как я хотела.

Можжевеловый дым плыл над Москвой. Щекотал ноздри прохожих, втекал в приоткрытые окна автомобилей, путешествовал по крышам, попадал в вентиляцию, тревожил неясным отголоском жильцов, навевал спящим новые, прежде невиданные сны.

За сценой. Дом забытых игрушек

Странно увидеть дом посреди пустыни.

Ничем не примечательный, двухэтажный, из красного кирпича, похожий на советский детский сад.

А вокруг голая пустыня.

Мыш и Ветка вдвоём взялись за длинную вертикальную ручку двери и потянули её на себя.

За дверью обнаружилась обширная прихожая, на полу которой стояли тысячи крохотных туфелек, башмачков, сандаликов.

Дети в недоумении посмотрели на собрание микроскопической обуви.

– Наверное, нам тоже надо разуться.

На общем фоне их башмаки выглядели линкорами в окружении яликов.

Слева от них уходила на второй этаж деревянная лестница с тёмными резными перилами. Впереди лежал просторный квадратный холл с ковром на полу и задёрнутыми шторами на окнах. Вдоль стен стояли высокие шкафы с полками, на которых стояли, сидели и лежали пластмассовые куклы, плюшевые медведи, деревянные клоуны, тряпичные коты и прочие детские любимцы. Все они, куклы, медведи, буратины были босы.

– Так вот откуда крошечная обувь в прихожей, – прошептала Ветка, когда их глаза привыкли к полумраку.

Здесь же, на полках, попадались ёлочные игрушки, солдатики, исписанные и сломанные карандаши, пистолеты, мечи, погремушки…

Направо и налево вели два коридора со множеством дверей.

Приглушённый свет сочился сквозь шторы.

Не слышалось ни звука. Только дыхание детей колебало ткань тишины.

Ветка прошлась вдоль полок, скользя взглядом по рядам игрушек. Мыш остался стоять посреди холла.

На пороге открытой двери, через которую вошли в дом дети, сидел белый ворон и раскалённый пустынный свет сияющей призмой падал на пол.

Ворон нетерпеливо крукнул, словно призывая детей к действию, переступил лапами по вытертому порогу.

Ветка ушла по коридору направо. Мыш отчего-то понял, что будет лучше, если она останется одна, и повернул налево.

Девочка вошла в первую комнату: всё те же полки с игрушками, задёрнутые шторы, приглушенный свет, мягкий ковёр под ногами. Перешла в другую, третью, в четвёртой остановилась, прошлась вдоль полок. Что-то не давало ей уйти. Подняла лицо и увидела глаза, смотрящие прямо на неё.

– Максим, ты? – спросила она, беря в руки плюшевого кота.

«Я помню этот розовый нос, подушечки на лапах и нежную, как мамины волосы, шерсть».

Глаза кота дрогнули, правая лапа поднялась…

– Здравствуй, Света, – раздался его глухой, далёкий, словно доносящийся из-под песка голос.

Ветка схватила его, обняла.

– Максим…

– Да-да.

– Я помню тебя. Очень хорошо помню. Я всегда брала тебя с собой в кровать, когда была маленькой. Не могла без тебя уснуть.

Кот шевельнулся:

– Ты говорила: «Максим не уснёт без меня, а я без Максима». Я помню.

– Точно. И мне всегда приносили тебя. Находили за диваном, под ванной, в прихожей на тумбочке…

– Да, меня всегда находили.

Ветке показалось, что в уголках пластмассовых кошачьих глаз блеснула гордость.

Она прижала кота к сердцу, закружилась по комнате.

– И куда же ты исчез, Максим? Почему ты пропал?

– А ты разве не замечала, что игрушки, когда их перестают любить, исчезают? – спросил кот.