Книга Из Египта. Мемуары - Андре Асиман

Латифа побледнела. Бабушка ее усадила и принялась обмахивать.

– Ты сейчас в обморок упадешь? – спросила она.

– Не знаю, возможно, – ответила горничная.

– Она потеряла сознание, – раздраженно прошептала бабушка Эльза; полицейский напоследок еще раз оглядел квартиру и извинился, что потревожил.

Бабушка тут же позвонила доктору Алькабесу. Чуть погодя мама, которая делала уколы всему семейству и которая, если ее попросить, могла описать форму и состояние ягодиц любого из домашних, ввела Латифе некое «оздоровительное средство»: оно в изобилии имелось у прабабки, и бабушка Эльза ревностно охраняла его запас. Много лет спустя я выяснил, что снадобье это принадлежало дедушке Вили и представляло собой не что иное, как сомнительный эликсир от импотенции.

– Ей точно это нужно, или она просто решила выпросить себе свободный вечерок, чтобы отправиться наверх болтать со служанками? – уточнила прабабка.

– Посмотрите на ее лицо и сами скажите, нужно ей это или нет, – отрезала моя мать.

– Ты уверена, что она не прикидывается? – не унималась старуха.

– Старая скряга, – пробормотала мама.

Латифа ненавидела уколы и просила не трогать ее. Мать проигнорировала мольбы, горничная принялась отчаянно лягаться, и тогда мама велела Абду и Ибрахиму держать Латифу, а сама заголила ей зад. Горничная издала душераздирающий вопль, призывая на помощь свою мать и всех сестер.

– Да чего ты боишься-то? – спросил дедушка Исаак, который, не выдержав криков Латифы, ворвался в тесную каморку, словно готов был вот-вот ударить пациентку. Та лежала на самодельной койке посреди всякой рухляди и каракиба. – Ты теперь при каждой дурной вести будешь в обморок падать?

– Вот тут больно, – Латифа со вздохом указала на живот. – Потому что волнуюсь.

– Из-за чего?

Она не ответила, но рассказала нам, как соседская повитуха проткнула ей бок, сунула в дыру шнурок, а потом вытащила, чтобы изгнать из нее всю дрянь.

– Египетское колдовство! Какую еще дрянь?

– Откуда мне знать какую? Дрянь, и всё, – сказала служанка и поблагодарила маму за укол. Мол, Аллах видел вашу доброту. После чего встала и заявила, что ей гораздо лучше.

Пока одни возились с Латифой, другие продолжали обсуждать последние события. Кто-то уверял, что слухи, будто бы британцы уходят из Порт-Саида, чистая правда. Вдруг в квартиру позвонили. Абду прошаркал по мраморному полу из кухни в прихожую. Дверь закрылась. Неужели снова полиция? Но тут раздался голос тетушки Флоры, здоровавшейся с Абду.

Флора пришла на ужин. Она тоже слышала, что британцы и французы, вероятно, в конце концов вынуждены будут согласиться на ультиматум русских. Да, она тоже подумывает уехать, вот только пока не решила, куда именно. Скорее всего, во Францию, хотя пока и не ясно, что будет с германскими евреями: у них отнимут имущество или же вдобавок вышлют, как всех прочих евреев, если верить слухам.

В тот вечер в гостиной говорили только о Франции; дядя Арно настаивал на немедленной эмиграции. Они заспорили с дедушкой Нессимом. Тот считал, что лучше остаться – мол, нам здесь жилось хорошо.

– Так почему бы не вернуться в Турцию? Там вам тоже жилось хорошо, – парировал племянник.

На ужин подали огромную рыбину с овощами, припущенную в вине. Наш шофер Хасан, резервист египетского флота, во время патрулирования побережья Александрии поймал двух луфарей и после дежурства явился в форме, с двумя большими рыбами, завернутыми в газету. Сестры повздорили из-за того, как готовить рыбу, так что даже пришлось вмешаться прабабке; та заявила, что они сто лет не ели славной palamita[79] в вине. Вдобавок из рыбы с овощами получился вкуснейший, очень густой суп, который моя бабушка в тот вечер украсила фенхелем. И даже бабушка Эльза, которая, хотя и жила когда-то в Лурде впроголодь, не перестала быть bonne vivante, решила, что по такому случаю грех не открыть бутылочку хорошего вина.

Латифа убрала суповые тарелки, Хишам принес огромное блюдо с рыбой и поставил на буфет. По общему согласию они с Латифой поделили между собой столовую: Латифа обслуживала детей и старух, а Хишам – всех остальных.

Вдруг я услышал, как бабушка Эльза призвала Господа, небеса и Богородицу и так широко раскрыла рот от изумления, словно увидела перед собой смерть.

Где же Латифа?

Отец с дедушкой Нессимом отшвырнули белые салфетки и ринулись в угол. Я поднял глаза: на ковре в столовой в огромной луже бульона валялись куски рыбы, а рядом с ними, схватившись за живот, смиренно корчилась Латифа, пытаясь подняться на ноги. Горничная рыдала и извинялась – мол, у нее все болит, но она сейчас непременно уберет.

– Ты споткнулась, что ли?

Латифа не помнила.

– Ты сломала руку?

Нет. Ногу? Нет. Спину? Может быть, хотя нет, не спину. Кто-то сказал что-то такое, что ее напугало? Нет. Ей лучше? Только если не шевелиться. Но все равно больно.

– Да где же у тебя болит, девочка моя, где? – не выдержал дедушка Исаак.

– Тут, – Латифа указала на живот, печень, почки, спину.

– Ничего не понимаю! – рявкнул Исаак.

– Оставь ее, я сама разберусь, – вмешалась моя бабушка, жестом подзывая на помощь маму. Я слышал, как они укладывают Латифу на диван в гостиной. Затем раздалась слабая мольба: горничная упрашивала маму не делать ей укол. Бабушка Эльза и бабушка Марта подбирали с ковра куски рыбы и бросали в лужу тряпки, бормоча себе под нос: «Как же это теперь отчистить, как же это теперь отчистить?», а их мать следила за ними со своего места, точно птица из клетки, и командовала, как лучше промокнуть соус, не втерев его в ковер. Пустяки, заметил дядя Арно, все равно через считанные недели мы уедем из Египта.

– Нет, не пустяки! – рассердился дедушка Исаак. – Ковер-то пока наш, и, между прочим, очень дорогой.

Испорченный ковер сам по себе заботил его куда меньше, чем перспектива бросить добро в Египте. Тот край ковра так и остался темнее прочих, и если принюхаться, как сделал я почти десять лет спустя, то можно было учуять явственный резкий запах рыбы, исходивший от всей части, которую мы, подобно картографам, окрестили «углом Латифы».

Наконец пришел доктор Алькабес и проследовал прямиком в каморку Латифы.

– Латифа, уми[80], сядь, – велел он по-арабски, щупая ее пульс. Латифа отказалась и попыталась вырвать у него свою руку, продолжая цепляться за мою бабушку. Хишам, который видел, как она упала, заметил, что она никогда не была у врача и что врач для нее страшнее мясника. – Правильно, так и надо, – сказал на это доктор Алькабес.

– Вот же комедиантка, – вставил дедушка Исаак.