Книга Отель «Петровский» - Альбина Нури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Там кто-то есть! Оно…»
За край разлома уцепились пальцы.
Миша затряс головой, замычал, как мать Ильи, которая потеряла способность говорить.
«Нет, нет, я не вижу этого, это неправда!»
Пальцы были черные, длинные, костистые.
– Хочешь или нет, ты принадлежишь нам. Ты один из нас, – прозвучало сбоку.
Миша нутром, не умом, а шестым чувством, инстинктивно, почти неосознанно понял, кто говорит с ним и, даже еще не взглянув в ту сторону, понял: это она!
Верная слуга Черной Заступницы, отдавшая душу в обмен на спасение тела, невольно призвавшая Лилит на помощь.
Мученица и мучительница. Убивающая путников и влюбленных.
Мортус Улторем.
Миша потерянно смотрел на нее, она – на него. Тварь выглядела такой, какой Миша, Илья, Томочка и Леля видели ее в последний раз, тем поздним весенним вечером: худое, искривленное тело, костлявые, неестественно длинные руки и ноги, желтая сухая кожа, обведенные темными кругами ввалившиеся глаза, шишковатый, бугристый череп.
– Мы прогнали тебя, – прошептал Миша. – Ты не можешь существовать! Как ты… Тебя нет!
Мортус Улторем раздвинула в змеиной усмешке узкие губы, обнажив черные десны и острые, как иглы, кривые зубы.
– У Черной Заступницы много слуг – вам случайно удалось изгнать лишь одну из нас! Неужели ты, – Мортус Улторем вскинула руку и ткнула пальцем в сторону Миши, – думал, что, уничтожая ее, ты уничтожил всех?
Шрам на шее, куда тварь, подобная стоящей сейчас перед ним, когда-то впилась зубами, взорвался болью – огненной и вместе с тем ледяной, разрывающей изнутри. Миша схватился за шею, чувствуя влагу: сквозь пальцы текла кровь, давно затянувшаяся рана открылась. Не совладав с болью и ужасом, почти ничего не соображая, Миша упал на колени, прижимая руки к горлу. Мортус Улторем залилась хохотом.
– Смотри! Смотри! – кричала она. – Не смей закрывать глаза!
Они были не одни: существа, вид которых невозможно было представить и описать словами, вылезали из проломов, по-рачьи перебирая ногами, спускались с лестницы, выбирались из разбитых, растрескавшихся зеркал, ползли по полу.
Черные паукообразные монстры со множеством отвратительных конечностей. Склизкие бледные тела. Посиневшие мертвые лица со следами разложения. Существа, похожие на людей, и чудовища, даже отдаленно не напоминающие человека, – все они глядели на Мишу, надвигались на него.
– Это наша Вселенная – Нижний мир! Он совсем рядом с вами, а грань такая тонкая. Жалкие человечки, погрязшие в своих муравьиных заботах, вы не в силах осознать этого величия! Вы не видите нас, а мы наблюдаем, смотрим на каждого из живущих! Смотрим постоянно – и ждем возможности пересечь черту!
Жизнь утекала из Миши. Не только кровь уносила ее, но и страх, безнадежность, боль, с которыми у него не было сил бороться.
– Почему? – прохрипел он.
– Ты можешь видеть, потому что помечен! На тебе метка!
Миша вспомнил слова Семена Ефремовича – старого ученого, который рассказал ему о Мортус Улторем. Старик очень волновался, когда узнал, что адская тварь укусила Мишу.
«Физический контакт с потусторонним существом, выходцем из иного мира, не может пройти бесследно. Научных доказательств тому, разумеется, нет, и быть не может. Зато фольклорные и мифологические источники дают некоторое представление. За примером далеко ходить не будем. Укус вампира превращает человека в Дитя ночи, отнимает у него душу. Укус верфольфа делает из жертвы оборотня. Метка демона означает одержимость и вселение…» – вот что он сказал.
А потом попросил Мишу быть осторожнее. Не игнорировать некие признаки, которые могли бы проявиться: ночные кошмары, видения, приступы немотивированной злобы, перемена во вкусах, обострившаяся интуиция, что-то вроде ясновидения или внезапных озарений – вот о чем он говорил.
Миша прислушивался к себе, чтобы не пропустить ничего необычного. Втайне он ждал – иногда даже с болезненным интересом. Но был почему-то уверен: если нечто и проявится, то будет нарастать медленно, постепенно, как опасная болезнь.
Того, что это может обрушиться вот так, как сейчас, предугадать не мог.
– Тебе не избавиться от этого! – голос Мортус Улторем бился в уши, сверлил мозг.
Мерзкие чудовища придвигались все ближе, обступая Мишу со всех сторон, готовые набросится, разорвать, сожрать.
– Ты наш! Наш! – визжала Мортус Улторем.
Миша закрыл глаза, чтобы не видеть. Он не знал, что делать, не надеялся выжить. Из последних сил, теряя остатки разума, закричал, как загнанный зверь, рванулся куда-то и упал на каменный стылый пол.
Боли больше не было.
Страха не было тоже.
Глумливые вопли стихли, твари сгинули.
И Миши не стало тоже.
Илья опаздывал. Они со Щегловым договорились встретиться возле станции метро в семь вечера, чтобы прийти в «Петровский» вместе, так что Роман уже пять минут ждет, мерзнет.
Народу в вагон набилось полно: вроде и не час пик, а все куда-то едут. Впрочем, ничего удивительного: предпраздничные дни всегда наполнены суетой. Илья стоял, держась за поручень, стиснутый слева и справа другими пассажирами.
Мать весь вечер вела себя странно. Ковыляла за сыном по пятам по квартире, не хотела отпускать: хватала за рукав, как ребенок, умоляюще заглядывала в глаза. Потом ушла к себе, долго писала что-то в «разговорном» блокноте, как Илья придумал его называть, а затем сунула ему под нос записку: «Не ходи плохо душа не на месте нехорошее что то случится люблю сыночек не ходи не надо».
Каждая буква буквально кричала, в глазах у матери стояли слезы.
«Все же есть такое – «материнское сердце подсказывает», – подумал Илья, не зная, как ее успокоить.
Разумеется, он ни слова не сказал о том, куда идет, не поделился своими опасениями – наоборот! Нарядно оделся, был преувеличенно весел и оживлен, наплел, что в редакции новогодний корпоратив (на самом деле корпоратив завтра, но Илья не собирался туда идти и второй вечер подряд оставлять мать одну). Но она все равно каким-то образом поняла, что он нервничает и боится идти в «Петровский», что от этого похода зависит слишком многое. Поняла – и не могла отпустить.
Илье было жаль ее, душа ныла, когда он в какой-то момент убрал ее руку с плеча и сказал твердо и строго, как маленькой девочке:
– Мам, перестань, я же все равно пойду! Меня люди ждут, как ты не понимаешь? Напридумывала себе глупостей.
Мать покорно отошла в угол, но в свою комнату не уходила, стояла и смотрела, как надевает куртку, ботинки, шапку.
Илья уже приготовился выйти из квартиры, когда она вновь подошла к нему, припала к груди. Удержать не пыталась – просто молча стояла, но он чувствовал охватившее ее горькое отчаяние.
