Книга Восточно-западная улица. Происхождение терминов ГЕНОЦИД и ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА - Филипп Сэндс

В январе 1944 года комендант Ландхаузер перевел варшавских евреев из отеля «Провиданс» в отель «Бо Сит», отделенный от основной территории. Это вызвало в лагере большие волнения. В марте первая группа варшавских евреев, 169 человек, была погружена в поезд{255} (транспорт № 72), направлявшийся в Аушвиц. В этой группе находился и поэт Ицхак Кацнельсон; он спрятал бутылку с последними своими стихотворениями на территории лагеря, и впоследствии они были найдены. Одно из стихотворений получило широкую известность – «Песнь об убиенном еврейском народе»{256}.

Нельзя сказать, что сопротивление вовсе отсутствовало. Несколько варшавских евреев совершили самоубийство с помощью яда или выпрыгнув из окон верхних этажей отеля. Другие пытались бежать, в том числе юный Саша Кравец, обратившийся за помощью к своей учительнице английского языка мисс Тилни. Об этом я узнал из книги «Софка: автобиография принцессы», которую написала другая заключенная того же лагеря, Софка Скипвит (счастливое совпадение: она оказалась двоюродной бабушкой моего лондонского соседа). В этой книге рассказывается об исчезновении Саши Кравца незадолго до отправки поезда в Аушвиц: «Мы подозревали, что к этому была причастна мисс Тилни, средних лет женщина, работавшая в комендатуре и очень любившая Сашу»{257}.

Софка Скипвит угадала. Мисс Тилни прятала Сашу Кравца более полугода, до 18 сентября 1944 года, когда явились американские войска. «Только после освобождения лагеря выяснилось, что все это время он жил у нее в ванной», – писала Софка{258}. Другой заключенный сообщил брату мисс Тилни Альберту, что его сестра «о себе заботилась в последнюю очередь», что она сохранила отобранные паспорта и «с огромным риском для себя… шестнадцать недель прятала молодого еврея, приговоренного к отправке в лагерь уничтожения в Польше. Кто-то из заключенных выдал ее немцам, но, к счастью, обвинил в укрывательстве девушки – обвинение, которое она могла опровергнуть»{259}. Другой заключенный сказал Альберту, что спасение Саши Кравца было одним из «наиболее отважных деяний в пору этой войны», что ему не доводилось видеть женщину «столь храбрую, усердно работающую и не щадящую себя в добрых делах». Мисс Тилни, подытожил он, «едва ли не самый смелый человек, кого я видел в жизни»{260}.

После освобождения мисс Тилни еще долго оставалась в Виттеле: сначала она сотрудничала с Шестой армией США, затем получила должность «секретаря и администратора»{261} отеля «Эрмитаж», где разместилась база отдыха Седьмой армии США (и там ее тоже признавали умным и добросовестным, верным своему долгу и думающим сотрудником). Затем она вернулась в Париж, в баптистскую церковь на авеню дю Мэн, привезла из имущества других заключенных то, что удалось сберечь. И наконец мисс Тилни уехала с миссией в Южную Африку и провела там большую часть 1950-х годов. Выйдя на пенсию, она перебралась во Флориду в Коконат-Гроув, поближе к брату Фреду (еще один колоритный персонаж: в 1955 году судья в Майами вынес ему приговор за «мошенничество с помощью почты» и запретил дальнейшую продажу «напитка бодибилдера» под маркой ViBeIon, состоявшего из пивных дрожжей с овощным ароматом).

– Здесь, в Коконат-Гроув, они держались вместе, – пояснила Джермейн Тилни. – Доктор Тилни, мистер Атлас и Элси.

Мисс Тилни умерла в 1974 году, ее бумаги пропали. Я не смог даже отыскать ее могилу и обратился к специалисту по некрологам из «Майами Геральд». Та сумела установить, что мисс Тилни была кремирована и ее прах был развеян над заливом Бискейн, на атлантическом побережье Южной Флориды.

По всей видимости, она так никому и не рассказала о поездке в Вену или о своей деятельности в Виттеле – ни в Суррейской общине, ни родственникам во Флориде.

54

Мало кто из упоминавшихся Софкой заключенных еще был жив, но мне удалось разыскать Шулу Троман, художницу девяноста лет. В Виттеле она провела три года, до освобождения в 1944-м, а теперь жила в бретонской деревеньке Плумильо, поблизости от Атлантического океана. Мы договорились о встрече в Париже, в округе Марэ, в «У Марианны» – ее любимом ресторане на улице Розье. Дама явилась в ярко-красном костюме, на лице сияла улыбка, энергия била из нее фонтаном. Восхищение и любовь с первого взгляда – вот что я ощутил при виде Шулы, и это впечатление сохранилось навсегда.

В Виттель она попала в результате канцелярской ошибки. Живя во французской деревне, она подала заявление на carte d’identité, и местный чиновник, увидев в свидетельстве о рождении Британскую Палестину (отец Шулы перебрался туда из Варшавы в 1923 году), записал девушку британской подданной, а Шула не стала его разубеждать. Впоследствии она вынуждена была надеть желтую звезду, и случайно доставшееся Шуле британское гражданство спасло ей жизнь, когда немцы схватили ее в Париже.

Весной 1941 года ее отправили в Виттель, разместили на шестом этаже «Гранд-отеля».

– Большой номер с видом во двор, практически люкс, с ванной, – жизнерадостно вспоминала она.

Да и в целом пребывание в лагере было не так уж страшно, хотя случались трудные времена, особенно когда в 1943 году прибыли евреи из варшавского гетто с их «немыслимыми» историями. Шула училась рисованию у молодого лихого англичанина Морли Тромана, влюбилась в него, после освобождения они поженились. Шула вошла в тот литературный и политический круг, где находились и Софка Скипвит, и ближайшая ее подруга Пенелопа (Лопи) Брирли.

Моя собеседница показала свою совместную фотографию с Лопи, на обороте была строка из стихотворения Шарля Вильдрака. Une vie sans rien de commun avec la mort, «У жизни нет ничего общего со смертью», – надписала Пенелопа.

Порой они ставили озорные спектакли, на которых бывала и мисс Тилни, – в том числе «Вечер восточной песни».

– Это было чудесно, – вспоминала Шула, глаза ее разгорелись. – В первом ряду сидели почетные гости, в самом центре – комендант Ландхаузер, по бокам – гестаповцы. Мы не предоставили им либретто, они понятия не имели, что мы поем. Одна песня им особенно понравилась, там были слова: «Да здравствует народ Израиля! Израиль будет жить вечно!» Мы пели на иврите, и они не могли ничего понять. Весь первый ряд встал, аплодировал нам, кричал «браво», на бис вызывал. Это было так здорово.