Книга Дети Третьего рейха - Татьяна Фрейденссон

– Как-то жестковато. – Мужчина за компьютером морщит лоб: ему, американцу, тяжело понять, что за страшная угроза скрыта в их мультфильмах. – Но сегодня ты можешь смотреть мультики столько, сколько пожелаешь…

– Да, конечно, – кивает Беттина, – правда, интернет-соединение у нас дома очень медленное, а телевизора нет.

Мужчина сочувственно улыбается и разводит руками: он и знать не знает, что отец Беттины – старший и любимый племянник Германа Геринга – Хайнц Геринг был летчиком люфтваффе.

Уже выйдя из галереи, Беттина никак не может оставить тему мультфильмов.

– Знаешь, – замечает она, отгораживаясь от моего пристального взгляда черными стеклами очков, – Герман тоже мог бы быть мультяшным персонажем. Такой толстый, шумный, с активной жестикуляцией. Но страшная реальность, которую он оставил после себя выжженными остовами многих городов и тысячами человеческих останков, никак не согласуется с миром того же Диснея. Диснея, которого так ругал мой отец, помогавший Герману Герингу рушить вполне настоящие дома и обрывать настоящие жизни.

Геринг и Баннварт ведут нас в прохладное брюхо очередного глиняного кулича. Шанти поясняет: тут раньше была церковь, а теперь небольшой концертный зал. Всё отделано деревом: сцена, пол, стены. На потолке длинные деревянные балки, на стенах фрески, половицы жалуются на каждый сделанный шаг.

Беттина что-то мурлычет себе под нос.

А какую музыку предпочитают подруги?

И тут они единодушны: конечно классическую!

Геринг добавляет:

– Я, конечно, люблю джаз и рок-н-ролл, но чем больше слушаю разной музыки, тем больше понимаю, что предпочитаю классику. И я не шучу: как раз ехала к вам на машине, и у меня играло классическое радио, и, представь себе, передавали Первый концерт Шостаковича! Всю дорогу его слушала. Да я вообще обожаю русских композиторов. Конечно, и немецких люблю: Баха, Моцарта, Бетховена.

– А Вагнера? – интересуюсь осторожно.

– Вагнера нет. Слишком пафоса много. Гитлер зато его очень любил. И Геринг, наверное, тоже.

Беттина не ошиблась:

«Моими любимыми композиторами были, во-первых, Вагнер за его великие темы, а затем, наверное, Моцарт и Бетховен. Конечно, мне нравился Гайдн и Бах и более легкая музыка обоих Штраусов». А что насчет современной музыки? «А! Ненавижу джаз, но мне нравятся некоторые современные вещи…»14

Беттина продолжает:

– Мой муж поет в симфоническом хоре Санта-Фе. Наверное, еще и по этой причине мы слушаем так много классики.

– Ага, – киваю я, а сама думаю: а что же брат? О нем ни слова…

– Пойдемте-ка в «Ленсик» и в Собор! – предлагает Шанти, кивая на самое высокое глиняное здание во всей округе: тут целых три этажа, выбеленных солнцем. – А это и есть «Ленсик», центр искусства, открытый в 1931 году. Теперь его восстановили как некоммерческий центр. Здесь читают лекции, танцуют, смотрят кино, поют – и приезжие иностранные звезды, и местный хор, а также проходят трансляции Метрополитен-опера в прямом эфире.

Окна – где-то стрельчатые, где-то квадратные, где-то прямоугольные. Адская смесь, где заметнее прочих – мавританский стиль и испанский ренессанс. Рассматриваю этот громадный кулич, верх которого венчает причудливая лепнина, похожая на стоящие колом оборки кружева, накрахмаленного и пришитого к вороту обычной рубашки, – и для себя делаю вывод, что сие строение (одна из главных достопримечательностей и центр культурной жизни всего Санта-Фе) – прямо-таки изысканно безвкусное.

– Правда ведь, очень красивое здание? – подает голос Беттина.

– Очень, – соглашаюсь я.

Она гордо улыбается:

– Да, вот здесь иногда и поет в хоре мой муж.

Наши искривленные отражения, все четыре вперемежку, плывут по стеклам витрин в сторону Вест-Аламеда-стрит – Беттина настаивает, что там можно перевести дыхание в тени деревьев, у реки, которая, к сожалению, в это время года едва дотягивает до ручейка. Беттина и Шанти предлагают обосноваться на одной из каменных скамеек, возле каменного столика.

– Так вот про Санта-Фе, – улыбается Шанти. – Это волшебный город и место исцеления, высокодуховное место: какой прекрасный вид открывается с холмов!

Беттина согласно кивает, но добавляет:

– Думаю, раньше тут было совсем иначе: лет двадцать назад это был типичный спокойный маленький городок, где все друг друга прекрасно знали. И сейчас знают, разумеется, но очень много людей приехали сюда извне. Так что, когда я сюда переехала, еще не было такого количества приезжих…

Я замечаю, что Беттина говорит задумчиво, осторожничая, словно начинающий канатоходец, она пытается удержать баланс, тщательно подбирая слова и теребя тонкие колечки на пальцах.

– Беттина, как считаешь, удалось ли тебе стать американкой?

Мой вопрос она прочитывает буквально: осторожно поглядывая на фотоаппарат в руках Сергея, она делает очередной шаг по условному канату, сплетенному из внутренних опасений:

– Мой муж уже американец, он получил гражданство. А я еще в процессе. Вот почему я опасаюсь что-либо говорить…

SS разоружается: кладет мой фотоаппарат прямо перед собой на стол. Беттина, улыбнувшись ему, продолжает уже намного спокойнее:

– Понимаете, я вот-вот должна получить американское гражданство. Я могла получить его давно, но, в отличие от всех моих друзей, подала документы самая последняя, пять лет назад. Одно мое опрометчивое слово или движение – и в гражданстве могут отказать. Уже были прецеденты, когда из-за какой-то глупости, мелкой и незначительной, американцы не давали гражданство людям, которые вот-вот должны были его получить. Поэтому я не очень хочу называть на камеру точные даты своего приезда в США. Потому что, например, я приехала сюда раньше, чем заявлено в документах, – около двадцати лет назад. В общем, поймите меня – и не трогаем больше эту тему перед камерой, идет?

– Идет, конечно. У меня нет задачи подвести тебя, – киваю я и получаю в ответ улыбку.

А теперь вопрос: как эта ее осторожность вяжется с ее резкими суждениями о геноциде индейцев, политике Израиля и всем прочем, что было закавычено Томом Шарпом в местной газете от 7 мая? Тогда она ничего не боялась?

Это первое противоречие.

И не последнее.

К началу третьего подруги предлагают отправиться перекусить: на правах местной светской львицы Шанти как бы мимоходом замечает, что, мол, для нее уже держат столик в одном из лучших в Санта-Фе ресторанов, поблизости от нашего с Сергеем отеля.

– Нам в Ла Каса Сена, – сообщает Шанти, нырнув куда-то в темноту. Мы оказываемся в квадратном внутреннем дворике с садом, посреди которого – десятка два круглых столиков под большими белыми зонтиками, призванными спасти посетителей от беспощадного полуденного солнца. Шанти тут же машет толстяку-администратору, который показывает нам, где лучше расположиться в это время дня. Нам сразу же приносят по стакану воды со льдом и меню, в которое обе подруги тут же углубляются, чтобы наперебой начать советовать нам местные блюда.