Книга Король решает не всё - Остин Марс

— В чём дело?

Вероника улыбнулась абсолютно счастливой улыбкой и подняла глаза, тихо отвечая:

— Можете не париться с анализами, мне прислали не семена, а информацию.

— В смысле? — нахмурился министр.

— Человек, который это прислал, очень меня любит, — довольно усмехнулась Вера, откидываясь на спинку кресла, — но он умнее меня, потому что когда я спрашивала на рынке об этих растениях, то думала о продуктах, которые из них делают в моём мире, поэтому меня никто не понял. А этот человек догадался спрашивать о самих растениях, а потом предположил, что я не догадаюсь, и решил мне помочь. — Она с обожанием посмотрела на телефон в руках, потом на министра, — это отлично, это сокращает мой бесконечный список буквально до пяти человек, ну максимум, до восьми.

Министр выглядел таким недовольным, как будто это не было хорошей новостью.

— Это плоды какао и кофе. Чем они для вас так ценны?

Вера посмотрела на мыслеслов и с сарказмом прошептала:

— Ну ещё бы, теперь он перевёл как миленький! — Нервно улыбнулась фотографии и посмотрела на министра: — Из семян кофе готовят напиток, который я очень люблю, а из какао-бобов — шоколад. А его я люблю настолько, насколько вообще можно любить еду, но ем крайне редко, потому что он очень калорийный. Знает о моей дикой страсти всего несколько человек, которые мне достаточно близки, чтобы я им призналась, всем остальным я говорю, что вообще не ем сладкое, это проще, чем всем подряд объяснять, что я слежу за питанием и на этой неделе уже ела запретные продукты.

— Не понял, — ещё сильнее нахмурился министр, — в чем сложность объяснить?

— Ой… — она тяжко вздохнула, пытаясь подобрать слова помягче. — В моём мире, людей, которые следят за здоровьем и внешностью, довольно мало. Остальные тянут в рот всё подряд и не парятся о том, как это на них скажется. Они даже… как будто бы гордятся тем, что им на себя плевать. И когда появляется человек, который говорит «я не буду это есть, это вредно» или «я не буду с вами пить» или «я не курю», то все удивляются и первым делом спрашивают, почему. Им будет проще жить, если человек скажет, что ему здоровье не позволяет, но даже в этом случае ему будут пытаться предложить хотя бы чуть-чуть, а если он откажется, то будут жалеть и сочувствовать. Но если сказать, что не пить спиртное или не есть вредное и жирное — это просто твоё осознанное решение… — Вера медленно приподняла плечи, опять пытаясь подобрать слова, — люди не поймут. А потом начнут думать, что ты выделываешься, считая себя лучше их. А потом приложат все усилия, чтобы стянуть такого правильного сноба до своего уровня, а это такое социальное давление, просто жесть — там и попытки взять на слабо, и шантаж «ты нас не уважаешь», и косвенные унижения и обвинения в том, что ты слабак, который боится родителей, и уговоры, просьбы выпить совсем чуть-чуть за компанию, — она махнула рукой, — короче, это предел. Одно неосторожное слово — и к тебе приковано неприятное внимание всей компании, вся толпа пытается выяснить, почему ты себе так мало насыпаешь. — Она иронично закатила глаза и шёпотом фыркнула: — Особенно круто, когда разожравшаяся складчатая туша, которая в кресло не помещается, силой пихает тебе в тарелку торт и делает большие глаза: «Ну правда вкусно, почему ты не кушаешь?». И сказать ей: «В зеркало посмотри и узнаешь ответ» как-то неудобно. — Она развела руками и невесело усмехнулась: — Так что приходится врать. Все мои знакомые думают, что у меня какие-то проблемы со здоровьем и я из-за этого жутко комплексую и стесняюсь, поэтому лучше не выспрашивать подробности. И только самые доверенные знают, что я пью вино, но только мамино… — она секунду помялась и шепотом добавила: — И только с лучшими подружками, потому что остальным мне тупо жмотно его давать. — Министр наконец улыбнулся и Вера добавила, кивая на телефон, — ну и ем тоже всё, но только по праздникам или летом, когда тренируюсь, но всё равно втихаря, с исключительно доверенными людьми. А доверенных у меня… — она задумалась и стала загибать пальцы, министр скомандовал:

Он дернулся, чуть не уронив телефон, схватился за грудь и зло выдохнул:

— Никогда больше так не делайте. Я серьёзно, это опасно.

— Вы тянете время, чтобы придумать, что соврать? — сказала Вера, усмехнулась: — Ну-ну, мне даже интересно, как вы будете выкручиваться.

— Я не буду выкручиваться. — Он выровнялся и изобразил расслабленность, хотя она чувствовала, что он прикидывается. Его голос был сухим и высокомерным, как никогда: — Я уже говорил вам, совесть для меня — непозволительная роскошь.

— То есть, вы признаете, — тихо сказала она, — что зашли в мою спальню и взяли мой телефон, пока я спала?

— А это не очевидно? Я уже говорил вам, что сотрудники разведуправления имеют гораздо больше прав, чем обычные люди.

— Да, но вы забыли об одном маленьком условии, — зловеще шепнула Вера, — я — Призванная, моё имущество защищает закон.

— Подайте на меня в суд, — саркастично закатил глаза министр.

Вера не улыбнулась и не пошевелилась, его наглость вызывала в ней желание вцепиться ему в горло или как минимум заставить понервничать.

— И что тогда будет? — тихо спросила она.

— Разбирательство, — он насмешливо приподнял плечи, — короткое, потому что дело абсолютно ясное. Потом суд, который вынесет смертный приговор, — он фыркнул, насмешливо улыбаясь Веронике, — и казнь.

— А, — понимающе кивнула Вера, не меняя позы и выражения лица, — ясно. — И продолжила молча смотреть на господина министра, понемногу начинающего нервничать. Печальным шепотом поинтересовалась: — Как по вашим законам подают в суд?

В слабом свете луны, льющемся из окна, было плохо видно, но Вере показалось, что его лицо дрогнуло нервной волной. Он молчал, пристально глядя на неё, но Вера понимала, что ему видно ещё хуже, чем ей, потому что он сидит вполоборота к окну, а она стоит в густой тени. В повисшей тишине был отчетливо слышен каждый шорох, доносящийся с улицы шелест листьев под слабым ветерком… Она медленно глубоко вдохнула и чуть сменила позу, сонно склонив голову к косяку двери и плотнее заворачиваясь в рубашку, прошептала:

— Ну так как?

— Вы этого не сделаете, — хрипловато сказал он, она бесцветным тоном спросила:

— Правда? — повела плечами, устраиваясь поудобнее, чуть приподняла уголок губ в дьявольской ухмылке: — Почему вы в этом так уверены?

Он шумно сглотнул и отвернулся, медленно вдыхая и выдыхая, как будто пытался таким образом успокоиться. Яркие блики лунного света пробежали по его лицу, оставив глаза в тени, зато с гравюрной резкостью обрисовав шею и ключицу. Вера увидела, как часто бьётся его пульс и её ухмылка стала ещё кривее.

— Нравится? — горько усмехнулся он, она приподняла брови и он опять повернулся, прямо посмотрел на неё, в темных глазах было обвинение, — держать в руках мою жизнь. Нравится?

Вероника изобразила задумчивость, потом демонически улыбнулась и прищурилась, перебирая пальцами в воздухе, как будто пыталась поймать мысль, прошептала: