Книга Идем на Восток - Александр Афанасьев

А русские… а чего — русским? Они просто приведут новых солдат — и те построят новый форт, и станут новым гарнизоном. У русских много солдат…

Вот такие вот думы — совсем не присущие тому, кому всего двадцать — одолевали чеченского парнишку, военного амира шатойского джамаата.

Зайнулла — поднял глаза — перед ним стоял Хасуха. Зайнулла встал, чтобы не сидеть перед таким чеченцем как он.

— Чего тебе?

— Русский — передал слова.

— И какие же?

— Вот они. Надо дружить с ближними и воевать с дальними. Вот что сказал русский.

— И что?

— Может, хватит — нести нашему народу беду?

Взбешенный Зайнулла — размахнулся, чтобы ударить, но Хасуха перехватил руку. И Зайнулла — по хватке понял вдруг, осознал с изумлением — что Хасуха ничуть не слабее его.

— Бьет рукой тот, кто не может ударить словом — сказал Хасуха — спасибо, что подтвердил правоту моих слов

Зайнулла вырвал руку

— Уходи. Такие как ты — здесь не нужны.

— Таких как я — половина села. И ты говоришь о единстве чеченского народа?

Хасуха повернулся — и пошел по тропинке, идущей в село. Зайнулла и не подумал выстрелить в него — за Хасуху будут мстить. Он стоял и смотрел ему в спину.

— Идем к англичанину — сказал он — Тагир, останься за главного…

* * *

Англичанин — сидел в блиндаже, который они выкопали. Хорош замаскированном — он сам их учил, как надо маскировать. На высокое дерево — он забросил антенну и сейчас работал на рации ключом, сверяясь с какой-то книжкой. Чеченцы — просто не знали, что такое коды.

Когда чеченцы вошли в блиндаж — он не обратил внимания на них. Закончил работу на рации — и только потом к ним повернулся. Его глаза были спокойными и ничего не выражали

— Маршалла ду шугъа — сказал он

— Где твой миллион солдат? — спросил Зайнулла, нехорошо щурясь — где твои самолеты? Когда они будут.

— Они в пути — сказал англичанин

— Не долго ли?

— Все в руках Аллаха.

Ответ был нормальным для этих мест — но Зайнуллу он не устраивал. Он понимал, что на кону — если самолетов и британских солдат не будет, он утратит навсегда свой намус и скорее всего, будет убит кровниками, тех, кого он толкнул на бойню, и которые погибли.

— Ты мужчина — сказал Зайнулла — и я мужчина. Ты сказал мне про миллион солдат — и я поверил тебе. Как мужчина мужчине. Не в традициях моего народа врать. И если миллиона солдат не будет, клянусь Аллахом, ты заплатишь жизнью за свою ложь…

Не ожидая ответа — он вышел из блиндажа, обратился к двум парням из своего личного джамаата….

— Иса, Рамазан останьтесь около блиндажа. Если англичанин что-то попросит — принесите ему это. Если он попробует сбежать — убейте его…

* * *

Все ждали ночного штурма, который наверняка должен был стать последним. Только никакого ночного штурма не состоялось. Нелегко — переиграть Империю

Молодой князь проверял позицию пулемета — когда услышал знакомые еще по воздухоплавательному звуки. И понял, что помощь — пришла и никакого боя до последнего — не будет…

— Летят! Летят! — вдруг закричал кто-то во весь голос в траншеях

Восьмерка штурмовиков, невиданных доселе, с короткими, широкими крыльями и раздвоенными хвостами — лениво разворачивалась в кристально чистом воздухе над горами. Разбившись на четверки — они атаковали цели: одна четверка пошла на лесной массив, другая — налетела на поселок. Помимо подвесок с минометными минами[63], которых было по восемь штук в каждой подвеске — вместо пушек у них были новейшие, только проходящие на тот момент войсковые испытания гранатометы — пулеметы Таубина. По одному в каждом крыле — они проходили испытания в Северокавказском военном округе, и выстреливали по гранате калибра 40,7 миллиметра в секунду, каждая граната, взрываясь, давала рой осколков, в котором не могло остаться ничего живого.

Улицы поселка — мгновенно покрылись кипящим ковром разрывов: гранатометы-пулеметы разрывались как гранаты, кося все вокруг, это было намного страшнее пулеметного огня, укрыться было негде. Затем — самолеты прошли над лесом, густо сбрасывая с держателей минометные мины. Половина из них — была осколочной, а половина — зажигательными, с белым фосфором. Когда они взрывались — место взрыва покрывал густой дым, а сам взрыв — был похож на разрыв фейерверка в небе по случаю дня Тезоименитства. Напоследок — самолеты пошли на третий заход, окатив лес из скорострельных пушек конструкции Фоккер-Леймбергера. И, наконец, исчезли…

В лесу — разгоралось пламя…

* * *

Зайнулла — остался жив лишь потому, что он шел от блиндажа, и его просто не было на месте, когда начался налет. Из леса — ничего не было видно, услышав визжащий звук, они попадали на землю, стараясь забиться за стволы упавших деревьев, и в промоины. Самолеты — атаковали лес, атаковали поселок, поливая его огнем — а они вжимались в землю, не смея пошевелиться, молили Аллаха. У них не было ни таких самолетов, ни таких бомб — и сделать они ничего не могли.

Самолеты атаковали долго, лес дрожал от разрывов. Где-то — со стоном рухнуло дерево, потом — потянуло жаром — пожар! Лесной пожар — самое страшное. Чеченцы любят ходить в лес, собирают орехи, черемшу. Люди — проклянут тех, из-за кого подожгли лес.

Какой-то самолет отклонился от курса — и нанес удар почти что по ним. Его визжащие от ярости пушки — выстреливали несколько снарядов в секунду, Зайнулла — чувствовал, как дрожала земля, а один раз — удар пришелся по стволу дерева, а которым он укрылся. Ствол — подбросило от разрыва — но подгнившее дерево приняло удар на себя. Зайнулла пересохшим ртом пытался читать молитвы — но сбивался, и потом — просто твердил. Аллаху Акбар. Аллаху Акбар. Аллаху Акбар.

Аллаху Акбар…

Наконец, самолеты исчезли — они не могли долго находиться в воздухе, они прилетали, делали свое дело и улетали. Лес был разгромлен, все было в дыму, молодой орешник в нескольких местах срезан, как громадным ножом, на земле — небольшие воронки от разрывов снарядов. Мины упали дальше — и там тебе разгорался пожар…

И идти туда — смысла не было никакого…

Зайнуллу медленно поднялся с земли, огляделся — он был бесстрашен, этот сын неприветливых чеченских ущелий — но тут, он мог поклясться, что со спины — за ним кто-то наблюдает. Кто-то, чей взгляд нахмурен и суров.

— Все целы…

Кто-то поднимался. Кто-то не мог. Кто-то вскрикивал: О, Аллах! О, Аллах! — визгливо и страшно, и это било по нервам…