Книга Леонид Гайдай - Евгений Новицкий

Сейф взорвался, дав тридцать тысяч долларов чистой прибыли золотом и кредитками. Пассажиры то там, то здесь высовывались из окон поглядеть, где это гремит гром. Старший кондуктор дернул за веревку от звонка, но она, безжизненно повиснув, не оказала никакого сопротивления. Акула Додсон и Боб Тидбол, побросав добычу в крепкий брезентовый мешок, спрыгнули наземь и, спотыкаясь на высоких каблуках, побежали к паровозу» (перевод Н. Дарузес).

Затем Джон Большая Собака будет застрелен проводником, а два его компаньона, проехавшись какое-то время на паровозе, спрыгнут с откоса в заросли, где спрятаны их лошади, и поскачут на них по пустынному ущелью.

Дальнейшее должно быть хорошо памятно всем, кто хоть раз смотрел этот фильм или читал рассказ (как большинство произведений О. Генри, «Дороги, которые мы выбираем» занимают не более пяти страниц). Лошадь Боба Тидбола ломает ногу, и хозяину приходится ее пристрелить.

После этого следует знаменитый диалог, в котором лейтмотивом служат две фразы Акулы Додсона: «Жалко, что твоя гнедая сломала ногу» и «Боливар (конь Додсона. — Е. Н.) не выдержит двоих». Поскольку матерый Додсон уверен, что нечего и пытаться скрыться вдвоем на одной лошади, он решает убить своего приятеля и хладнокровно исполняет задуманное.

Погрузив всё золото на своего Боливара и оставив тело Боба рядом с трупом его лошади, Акула мчится по лесу… Но оказывается, что все эти события были всего лишь сном, видением или мечтой преуспевающего нью-йоркского маклера Додсона. В контору Додсона является его старый друг Уильямс, чтобы рассчитаться за акции. Но если он будет платить по теперешней цене, то полностью разорится. Уильямс надеется, что друг пойдет ему навстречу, но неумолимый Додсон холодно сообщает через своего доверенного клерка, что об уступках не может быть и речи. И добавляет сакраментальную фразу: «Боливару не снести двоих».

Так в рассказе О. Генри. У Гайдая же Уильямс собственной персоной появляется в кабинете Додсона, и тот сообщает свое решение, глядя ему прямо в глаза. От неожиданности такого ответа Уильямс раздавливает в пальцах сигару, которую только что любезно предложил ему Додсон. У режиссера концовка получилась даже ярче, чем у автора рассказа; идеальная рифма: выстрел Акулы-ковбоя и вердикт Акулы-маклера раздаются почти в унисон, ситуации воспринимаются как полностью идентичные. Последний штрих режиссера даже создает впечатление, что Уильямс, как и Боб Тидбол, тоже оказался убит в буквальном смысле. Во всяком случае, после того, как Уильямс выходит за дверь, а Додсон снова произносит: «Боливар не выдержит двоих», слышится оглушительный выстрел. Возможно, Уильямс застрелился; возможно также, что это просто кинематографическая метафора.

После затемнения экрана начинается вторая новелла — «Родственные души»: появляется безымянный вор и бродяга в исполнении Юрия Никулина. В отличие от первой новеллы, в которой не было ни одного повода для улыбки, здесь забавности возникают с самого начала.

Рассказ О. Генри начинается с долгих рассуждений о трех разновидностях воров, а потом его герой забирается в дом и сразу же будит хозяина. У Гайдая не так: персонаж Никулина некоторое время дефилирует по ночным городским улицам, замечает особняк, перелезает через высокую решетку, пригибается, завидев полицейского, и только потом проникает в дом, воспользовавшись окном первого этажа. Он тотчас же поскальзывается на паркете, нелепо балансирует и едва удерживается от падения. Фактически начальная треть этой новеллы представляет собой отменную пятиминутную пантомиму в исполнении опытного клоуна Юрия Никулина. Прежде чем попасть в комнату к хозяину, никулинский герой успевает по ошибке распахнуть дверь в туалет, проверить шкаф, оказавшийся пустым, слегка испугаться своего отражения в зеркале и проводить взглядом невозмутимо просеменившую у его ног черную кошку. Затем он поднимается по лестнице, задерживает взор на картине с обнаженной натурой и только потом входит в комнату, где почивает хозяин в халате и ночном колпаке, которого играет Ростислав Плятт. Следует типичный для О. Генри диалог:

— Руки вверх! А ну-ка, вторую! Может, вы двусмысленный и стреляете левой.

— Не могу поднять эту! — с болезненной гримасой отвечает хозяин.

— А что с ней такое?

— Ревматизм в плече.

— Острый?

— Был острый. Теперь хронический.

— Вам, знаете ли, повезло — ведь мы с ревматизмом старинные приятели. И тоже в левой. Всякий другой на моем месте продырявил бы вас насквозь, когда вы не подняли свою левую клешню.

Дальнейший диалог Гайдай перенес из рассказа практически в дословном виде. Звучат невообразимые названия лекарств вроде «экстракта Финкельхема», «галаадского бальзама» и «поттовского болеутоляющего пульверизатора», а также шикарная фраза вора: «Если всех гремучих змей, которых я обезжирил, вытянуть цепочкой, так она восемь раз достанет от Земли до Сатурна».

Но Гайдай разбавляет диалог чисто кинематографическими гэгами. Так, когда Никулин хочет достать свою записную книжку, где записано сложное название лекарства, он машинально передает свой пистолет Плятту. Никулин с трудом прочитывает: «Бликерстафовский кровеочиститель», а Плятт в ответ на вопрос, знакомо ли ему такое средство, задумчиво поглаживает дуло пистолета и водит им по подбородку, словно карандашом. «Нет, не приходилось», — изрекает, наконец, обыватель, и вор спокойно берет из его руки свое оружие.

На почве ревматизма несостоявшиеся грабитель и жертва быстро сдружатся и отправятся выпить. В сцену их исхода из дома Гайдай вводит еще один напрашивающийся гэг, которого не было у О. Генри: Никулин пытается выйти из дома тем же путем, каким проник в него, и распахивает окно; Плятт уже перекидывает в окно одну ногу, но тут соображает, что есть же дверь, и указывает на нее своему новому другу тростью. Всё разыгрывается без слов, под мажорную музыку Фиртича.

Юрию Никулину на этих съемках запомнился другой момент, о котором он рассказал в мемуарах:

«В новелле «Родственные души» мне предложили роль жулика. На роль владельца особняка утвердили Ростислава Плятта. Натурные съемки проходили в Москве. Центральный дом литераторов сошел за особняк богатого человека.

Помню, нам не давался один эпизод. Грабитель и жертва, окончательно «сроднившись», сидят на кровати хозяина дома и вспоминают смешной анекдот. Они должны заразительно смеяться. Но этого заразительного смеха у нас не получалось. Для меня вообще самое трудное — смеяться во время съемки. После бесплодных попыток вызвать у нас смех Гайдай рассердился и приказал осветителям выключить свет в павильоне, оставив только дежурную лампу.

— Если вы через пять минут не начнете смеяться, я отменю съемку, а расходы потребую отнести на ваш счет, — сказал сурово Гайдай.

После такого заявления мы были не способны даже на улыбку.

— Слушай, — предложил Плятт, — давай рассказывать друг другу анекдоты. Начнем смеяться по-настоящему — и тут-то нас и снимут.

Включили свет. Приготовили камеру. Стали друг другу рассказывать анекдоты — опять не смеемся. Стоит мне начать анекдот, как Плятт договаривает его конец. Мы перебрали десяток анекдотов и ни разу не улыбнулись.