Книга Крестоносцы - Генрик Сенкевич

Во всем были видны достаток и богатство. Окна в горницах были из рога, остроганного и отшлифованного так тонко, что он был прозрачен почти как стекло. Вместо очага посреди горницы, по углам стояли большие печи с шатрами. Пол из лиственничных досок был чисто вымыт, на стенах — оружие и множество мисок, сверкавших, как солнце, да красивых резных ложечниц с рядами ложек, из которых две были серебряные. Кое-где висели парчовые узорчатые ковры, добытые на войне или приобретенные у коробейников. Под столами лежали огромные рыжие турьи шкуры да шкуры зубров и кабанов. Зых с удовольствием показывал Збышку свои богатства, то и дело приговаривая, что все это дело рук Ягенки. Он повел Збышка и в боковушу, где все пропахло живицей и мятой, а под потолком висели целые связки волчьих, лисьих, куньих и бобровых шкур. Он показал Збышку сушильню для сыра, кладовые с воском и медом, бочки с мукой, кладовые с сухарями, пенькой и сушеными грибами. 3атем он повел его в амбары, коровники, конюшни и хлева, в сараи, где стояли телеги и хранились охотничьи принадлежности и сети, и так ослепил его своим богатством, что Збышко, вернувшись к ужину, не мог скрыть своего изумления.

— Жить не нажиться в ваших Згожелицах, — сказал он хозяину.

— И в Мочидолах у нас почти что такие порядки, — заметил Зых. — Ты помнишь Мочидолы? Это по дороге на Богданец. В старину наши отцы о меже спорили и вызовы посылали друг дружке на поединок, ну, а я уж ссориться не стану.

Он поднял кубок меду и, чокнувшись со Збышком, спросил:

— А попеть тебе неохота?

— Нет, — ответил Збышко, — мне вас любопытно послушать.

— Згожелицы, слышь ты, медвежатам достанутся. Только бы они потом не передрались из-за них…

— Каким медвежатам?

— Да сынишкам моим, братишкам Ягенки.

— Да, им зимой лапу сосать не понадобится.

— Что правда, то правда. Ну, и Ягенке в Мочидолах найдется кусочек сальца.

— Да уж наверно!

— Что это ты не ешь, не пьешь? Налей-ка нам, Ягенка!

— Да нет, я и ем, и пью вволю.

— Тяжело станет, так ты распусти пояс. Хорош у тебя пояс! Вы на Литве, верно, тоже взяли богатую добычу?

— Грех жаловаться, — ответил Збышко, пользуясь случаем, чтобы показать, что шляхтичи из Богданца тоже не какая-нибудь мелкая сошка. — Часть добычи мы продали в Кракове и выручили сорок гривен серебром…

— Что ты говоришь! Да за такие деньги можно целую деревню купить!

— У нас была миланская броня, так дядя её продал, думал, смерть уж у него за плечами, а вы знаете, миланской броне…

— Знаю. Цены нет. Выходит, на Литву стоит идти. А я хотел когда-то, да побоялся.

— Кого? Крестоносцев?

— Э, чего бы я стал их бояться? Покуда тебя не убили, страшиться нечего, ну, а убили, так какие уж тут страхи. Я ихних божков боялся, нечисти всякой. Там в лесах они так и кишат.

— Куда же им деваться, коли капища их пожгли?.. Когда-то они жили богато, а теперь одними грибами да муравьями кормятся.

— А ты видал их?

— Я не видал, да слыхал, что другие видали… Высунет такой божок из-за дерева косматую лапищу и показывает тебе: дескать, подай…

— И Мацько про это рассказывал, — вмешалась Ягенка.

— Да! Он по дороге и мне про это говорил, — прибавил Зых. — Да и не диво! Взять хоть бы и нас, живем мы как будто в христианской стороне, а порой и у нас на болоте кто-то смеется, да и дома, хоть и бранятся ксендзы, а все лучше оставлять этой нечисти на ночь миску с едой, иначе так станет в стену скрестись, что глаз не сомкнешь… Ягенка, доченька… поставь-ка миску у порога!

Ягенка взяла глиняную миску, в которой было полно клецок с сыром, и поставила её у порога.

— Ксендзы бранятся, — заметил Зых, — поносят нас. Да ведь Христа от клецок не убудет, а нечисть, коли она сыта и довольна, убережет дом и от огня и от вора.

Тут он снова повторил Збышку:

— Ты бы распустил пояс да песенку спел.

— Уж лучше вы спойте, я вижу, вам давно хочется, а то, может, панна Ягенка что-нибудь споет?

— Давайте петь по очереди, — воскликнул обрадованный Зых. — Есть у меня тут слуга, он на дудке будет нам вторить. Позвать слугу!

Позвали слугу, тот уселся на скамеечке, сунул в рот свою «пищалку» и, расположив на ней пальцы, уставился на присутствующих в ожидании, кому же ему придется вторить.

Все стали спорить, никто не хотел быть первым. Наконец Зых велел начать Ягенке, и хотя девушка очень стеснялась Збышка, однако поднялась со скамьи, спрятала руки под фартук и затянула песню:

Ах, когда б я пташкой

Да летать умела,

Я бы в Силезию

К Ясю улетела!..

Широко раскрыв глаза, Збышко вскочил с места и крикнул громовым голосом:

— А вы откуда знаете эту песню?

Ягенка воззрилась на него в изумлении:

— Да ведь её все поют… Что вы?

Зых решил, что Збышко хватил лишнего, и, повернувшись к нему, весело сказал:

— Распусти пояс! Сразу легче станет!

Но Збышко ещё с минуту времени стоял с изменившимся лицом, а затем, совладав с собою, сказал Ягенке:

— Простите. Вспомнилось мне вдруг одно дело. Пойте же.

— А может, вам невесело слушать?

— Что вы? — ответил он дрогнувшим голосом. — Да я б эту песню всю ночь напролет слушал.

Он сел и, прикрыв рукою глаза, умолк, словечка больше не уронил.

Ягенка спела другой куплет, но, кончив, заметила, что у Збышка по пальцам катится большая слеза.

Она с живостью подвинулась к молодому рыцарю, села рядом и, легонько толкнув его локтем, спросила:

— Что с вами? Я не хочу, чтобы вы плакали. Да скажите же, что с вами?

— Ничего, ничего, — ответил Збышко со вздохом. — Долго рассказывать… Что было, то прошло. Вот я и развеселился…

— А может, вы бы выпили сладкого вина?

— Обходительная девка! Да что же это вы выкаете друг дружке? — воскликнул Зых. — Говори ему: «ты, Збышко», а ты ей: «ты, Ягенка». Ведь вы с малых лет знакомы…

Затем он обратился к дочери:

— А что он когда-то отколотил тебя, это пустое!.. Сейчас он этого не сделает.

— Не сделаю! — весело подхватил Збышко. — Пускай теперь она меня отколотит, коли есть охота.

Желая совсем развеселить Збышка, Ягенка сжала кулачок и, смеясь, стала в шутку бить его.

— Вот тебе за мой разбитый нос! Вот тебе! Вот тебе!

— Вина! — крикнул, разгулявшись, хозяин Згожелиц.

Ягенка сбегала в кладовую и через минуту принесла ковш вина, два красивых кубка с вытисненными на них серебряными цветами, работы вроцлавских золотых дел мастеров, и две головки сыра, от которых ещё издали шел сырный дух.