Книга Краденое счастье - Елена Колядина

«А чего это Каллипигов козлом вокруг Любы скачет? – бормотал Николай и с подозрением глядел на сияющего Каллипигова. – Кум хитрожопый. «Землячка дорогая»! Родня-я! Вашему забору двоюродный плетень. Ты куда подбираешься, шестерка из девятки? Ты чего задумал, кум?»

– Главное, Владимир Владимирович входит, а я – пою! – хохотала Люба.

Когда шум стал совершенно свадебным, в палату ворвалась Надежда Клавдиевна.

– Гена, здесь она! – закричала Надежда Клавдиевна и, то смеясь, то плача, кинулась целовать, обнимать и гладить Любу.

– Доченька… – сказал Геннадий Павлович от дверей. – Здравствуйте, кого не видел! Жива.

– Любушка, как же ты так? Мыслимое ли дело, с бандитами тягаться? Кто тебя просил? – бестолково журила Любу Надежда Клавдиевна.

– Вечно ей больше всех надо, – с удовольствием объяснял присутствующим Геннадий Павлович. – Всю жизнь лезет куда не просят. Артистка погорелого театра!

– Мама, папа, погодите, я хочу вас познакомить. Это Сталина Ильясовна, мой педагог по вокалу.

– По вокалу? – всплеснула руками Надежда Клавдиевна. – Да когда ты успела?

Геннадий Павлович обошел вокруг кровати и сперва с чувством потряс кисть Сталины Ильясовны, а потом поцеловал ей руку, неловко ткнувшись в один из крупных перстней.

– А это… – Люба погладила джемпер Николая.

Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович переглянулись.

– Мой будущий муж, Николай Аджипов.

– Будущий? – строго спросила Любу Надежда Клавдиевна. – Или успели уже?

– Надежда, – одернул Геннадий Павлович. – Что ты, в самом деле? Люди взрослые, сами разберутся.

– Я ваше беспокойство понимаю, – сказал Николай. – Но волнуетесь вы напрасно. У вас замечательная дочь. И я прошу ее руки.

– Мы согласны, – сказал Геннадий Павлович. – Совет вам да любовь!

– Как это, согласны? – уперлась Надежда Клавдиевна. – Первый раз человека вижу. Кто? Чего? А может, он разженя? Может, на восьмерых алименты платит? Чай, не мальчик, лысый уж вон.

– Мама, – заволновалась Люба. – Коля не разженя. Как тебе не стыдно? При чем здесь лысый?

– Не разженя, – подтвердил Николай.

– А ты его паспорт видела? – упиралась Надежда Клавдиевна.

– Паспорт я, к сожалению, дома забыл, – не дрогнул Николай.

– Надежда, при чем здесь паспорт? – кипел Геннадий Павлович. – Ты не на паспорт гляди, а на человека. Видно ведь: человек порядочный!

– Знаем мы этих порядочных! – вскрикивала Надежда Клавдиевна. – Выгоды, может, ищет?

– Мама! – закричала Люба. – Ну какая Коле во мне выгода?

– Не знаю, – сказала Надежда Клавдиевна на всякий случай. – Ладно, согласна я. Береги Любушку!

– Нет вопросов, – пообещал Николай.

– Жить где будете? – забеспокоилась Надежда Клавдиевна. – К нам можно: квартира трехкомнатная, титан новый, недавно только поставлен. И город наш хороший. Да вы ведь сами бывали, видели. На рыбзавод поможем устроиться.

– Спасибо, – глядя в окно, сказал Николай. – Заманчиво, конечно. Я в принципе не против. Платят хорошо?

– В сезон до семи тысяч рублей доходит, – пояснила Надежда Клавдиевна.

– Нормально! – похвалил Николай.

Сталина Ильясовна подозрительно поглядела на Николая.

– У нас и огород свой, – похвасталась Надежда Клавдиевна. – Картошку, морковь, свеклу, лук, чеснок – все дадим. Куда нам столько, верно, Гена?

– Мама, – вскрикнула Люба. – Какой огород? Я домой не вернусь. Я в Москве уже в шоу-бизнесе начала работать. В ночном клубе выступила с большим успехом. Мы с Колей ходили на студию звукозаписи, договорились насчет моего диска. Нет, я из Москвы уехать не могу.

– Раз жена против переезда… – с сожалением сказал Николай. – Придется оставаться…

Сталина Ильясовна с еще большим подозрением поглядела на Николая.

– Значит, честным пирком да за свадебку? – потер руки Каллипигов, компанейски подмигнул Николаю, изобразил руками общий салют и ушел с довольным видом.

Вслед за ним тактично засобиралась Сталина Ильясовна.

Затем, обнявшись с тестем и тещей, удалился Николай.

– Мама, помоги мне помыть голову, – попросила Люба. – Видишь, здесь специальная раковина возле кровати.

Она взахлеб рассказывала Надежде Клавдиевне и Геннадию Павловичу про визит Путина, они дивились на цветы, охали над золотыми часами, дружно подтягивали Любе песню про младенца Христа. Когда Люба, накормленная, с вымытыми волосами, прокапанным в вену лекарством устало закрыла глаза, Зефировы тихонько удалились. Перед глазами Любы каруселью кружились желтые и оранжевые цветы, телекамеры, часы Путина, бирюзовые халаты докторов, черные точки и алые спирали. Потом появилось осеннее пожухлое поле. Трава на поле была то ржаво-коричневой, как подгоревший на костре хлеб, то тускло-седой, словно чешуя снулой рыбы, лежащей на мокром песке. И слышен был тихий стук дождя, прерывистый, как будто и не дождь идет, прыгают по крыше веранды лесные птахи, склевывают застрявшую в дранке рябину да залетевшие семена. От этих тихих звуков и вида мокрого поля Любе было сладостно, нежно щемяще на душе. Потому что она знала сквозь сладкую дремоту, что сейчас пойдет, вернее, поплывет над полем, перешагивая через мягкие кочки, склоняясь над паучком, судорожно выбирающимся из лужицы, срывая жесткие зонтики заскорузлых трав. А вдали, за полем, непременно будет осенняя река с темной тихой водой, то стальной, как окалина, то красно-бурой от преющей листвы. И Люба вдохнет ее запах, а потом присядет на корточки и опустит руки в холодную воду.

Люба опустилась на колени и взглянула в воду.

«Люба, – прошептал кто-то из воды. – Любушка». Люба вздрогнула и открыла глаза.

«Люба… – шепотом звала коляска, – неужто спишь? Все бы спала! Даром что коляска криком кричит, глаз сомкнуть не может».

«Не сердись, колясочка», – принялась подлизываться Люба.

«Вот и спасай после этого людей, – сказала коляска. – Знаешь, какую подлость я пережила? Пуля-дура в глаза врала, что знать меня не знает, никого не убивала, и вообще она холостая, и в тот день дома сидела, пистолет может подтвердить».

«Да ты что?» – поразилась Люба.

«Вот и верь после этого людям, – заключила коляска. – Я такого натерпелась, что до конца жизни не усну. Не чаяла живой из машины вырваться! Каллипигов ведь приказал всех свидетелей ликвидировать».

«Что значит: всех? – вытаращила глаза Люба. – Как – ликвидировать?»

«И тебя, и меня, и зрителей всех, и Васютку, и того, в тапочках на босу ногу».

«Не может быть, – сказала Люба. – Ты что-то напутала. Тебе это в бреду приблазнилось».