Книга Гентианский холм - Элизабет Гоудж

Стелла смутно помнила это. Она тогда сидела у отца Спригга на плече, стоящего на утесе в Ливермиде, и завороженно смотрела на проплывающие мимо нее белые паруса. Она помнила, что названия проходивших кораблей, выкрикиваемые людьми вслух, звучали для нее завораживающей музыкой.

«Что же это со мной? — думал Захария. — Почему для меня эти великие имена так не музыкальны? Почему я не преисполняюсь гордостью за великие деяния этих кораблей? Почему для меня ужасы войны всегда перевешивают военную славу? У других мужчин не так. У других война полностью оправдывается славой, с которой обязательно сопряжена. А что это, собственно, такое — слава?.. Что подразумевается под понятием „слава“, которое считается более весомым, чем понятие „любовь к родной стране“? Я любил свою страну, но это, оказывается, недостаточно. Я не люблю славу, которая, по мнению большинства мужчин, неотрывна от патриотизма».

Но он не знал, как объяснить свои чувства и переживания.

Они остановились перед низкой каменной стеной, откуда раньше, бывало, доктор и Стелла любовались заливом Торби, который раскидывался перед ним. Корабли флота стояли на якорях в заливе. Их золоченые, резные и яркие бока светились в вечернем солнечном свете, паруса сушились, хлопая на ветру, отражения величественных силуэтов были четко видны на спокойной воде, словно это был не флот, а стая лебедей, отдыхающая после утомительного перелета. Сцена была настолько спокойной и мирной, что казалась ненастоящей, нарисованной искусным художником. Глядя в ту минуту на корабли, невозможно было представить их в бою. Невозможно было представить, что пушечные порты их могут изрыгать огонь и дым, что огромные махины могут сотрясаться от прямых попаданий с невыносимым треском и грохотом. Для Захарии сама мысль о морском сражении, которого ему никогда не приходилось наблюдать и которого он так страшился, отбивала охоту рассуждать о славе и красоте флотилии.

Они медленно начали спускаться с холма. Доктор и Том не отрывали глаз от залива, пытаясь различить отдельные корабли. С берега был хорошо виден адмиральский флагман со знаменем Св. Джорджа на верхушке главной мачты. Были там и «Стремительный», и «Голиаф». А еще можно было хорошо рассмотреть «Почтенный». Спустившись с холма и поехав по дороге, они уже не имели возможности любоваться кораблями, но, добравшись до Ливермида, снова увидели их, но уже под другим углом.

— Они уйдут, когда ветер переменится, — проговорил Том Пирс. Он поднял глаза к голубому небу, в вышине которого плавало несколько серебристых курчавых барашков, затем со знанием дела фыркнул и сказал: — Возможно, уже завтра. Идет другая погода. Гляньте на Св. Михаила, как открыто стоит! К утру он надует флоту приличный ветерок.

Все проследили за направлением его взгляда. Часовня Св. Михаила, стоявшая на утесе, действительно очень отчетливо вырисовывалась на фоне неба. Синий, серебристый и золотой оттенки сегодняшнего чудесного дня, казалось, были впитаны скалой и окрасили ее изнутри. Стелла, полузакрыв глаза, смотрела в ту сторону, и ей почти казалось, что она видит стоящего там ангела с распростертыми крыльями и мечом в руке. И этот ангел надувает для флота ветер, чтобы тот скорее ушел воевать с французами.

— Давайте взберемся туда? — импульсивно воскликнула она.

— Уже очень поздно, Стелла, — сказал Захария.

Доктор взглянул в мрачное лицо юноши и на этот раз удержался от того, чтобы кольнуть его усмешкой. Он не собирался второй раз испытывать обидчивость мальчика. Уже достаточно. К тому же его ревматические ноги. Да и ноги Тома Пирса уже не позволяли им совершать подобные восхождения без последствий.

— Оставим посещение часовни на другой день, прелесть моя, — сказал он Стелле. — Но когда мы будем возвращаться домой, я расскажу вам историю этой часовни. И тогда по крайней мере, когда ты все-таки соберешься туда, ты уже будешь знать, кого можешь там встретить.

Стелла была заинтригована. Ее разочарование в мгновение ока исчезло без следа. Кого это там можно встретить?.. Ей всегда казалось, что она связана с часовней каким-то непостижимым образом, но она никак не думала о том, что там можно с кем-нибудь встретиться. Разве там есть люди? Какие люди?..

— Ангелы? — спросила она.

— Сядь спокойно и слушай, — ответил доктор уклончиво и стал разворачивать Эскулапа и бричку в сторону дома.

Захария и Стелла приготовились слушать доктора со всем вниманием, как дети, которым что-то подсказывает, что рассказанная сейчас история будет им чем-то важна. Том Пирс все еще смотрел в сторону моря и молчал. Он намерен был не отрывать глаз от флота и воды до тех пор, пока они не исчезнут из виду.

3

Доктор начал свой рассказ с ужасного шторма, который разразился пять столетий назад. Торрские монахи, служившие той ночью вечерню в монастырской церкви, едва могли расслышать свои собственные голоса, заглушаемые воем ветра и ревом огромных волн, которые разбивались о берег. В самой середине службы западная дверь вдруг распахнулась. Через нее в молельню ворвался ветер, который мгновенно погасил свечи, горевшие на подставках. Настоятель монастыря, обернувшись, увидел в проеме дверей силуэт одного из монастырских пастухов. Вид у него был дикий, волосы стояли дыбом.

— Беда, отец! — крикнул он. — Огромный корабль потерял управление, и его несет на скалы!

Монахи не стали заканчивать службу. Они жили у самого берега и потому привыкли в подобных случаях делать все, чтобы спасти попавших в беду моряков. Они зажгли штормовые фонари, которые всегда хранились в церкви, захватили моток каната и, борясь с ветром и ливнем, стали спускаться к самому берегу, где волны безумствовали, словно дикие мустанги. Из-за брызг и ливня им было очень плохо видно большой корабль, который действительно несло прямо на прибрежные скалы. Шторм был страшный, и от монахов мало что зависело, хоть они и сделали все, что было в их силах.

Несмотря на все свои героические усилия им удалось спасти лишь одного человека с потерпевшего кораблекрушение корабля. Полумертвого они вытащили его на сухое место. В монастырском лазарете заботливым уходом беднягу вернули к жизни. И тогда он сказал им, что в минуту смертельной опасности дал обет, что, если останется в живых, посвятит дальнейшую жизнь Господу. С помощью монахов этот человек построил часовню на верхушке холма недалеко от аббатства. И стоя там и глядя на воды, которые уничтожили его корабль и утопили его друзей, он до самой смерти прожил жизнь отшельника, исправно творя службы, установленные Святой Церковью, и беспрестанно молясь за живых и павших. И всякий раз, когда на море раздавался первый гул шторма, голос отшельника тут же громко произносил молитву во спасение тех, кто в море.

Прошло три столетия. И однажды один местный паренек, попав в серьезные неприятности, пришел в часовню и начал молиться. Он слышал предание об отшельнике, поэтому после молитвы остался в часовне и стал размышлять об этой легенде, гадать, что в ней правда, а что вымысел. А потом, должно быть, заснул и ему приснился престранный сон.

В часовне вдруг стало темно, словно настала ночь. Горели только две лампы в северной стене, укрепленные в особых нишах. Повернувшись лицом к восточной стене часовни, у которой стоял грубо сработанный каменный алтарь, юноша увидел седовласого старика, который преклонил колени у алтаря и молился. Юноше удалось расслышать слова молитвы: старик просил у Господа защиты для всех тех, кто переживает бурю, тьму и страх в жизни и в душе. А потом старик обернулся и посмотрел на юношу. Взгляды их встретились, и старик улыбнулся… Он подошел к юноше, и они о чем-то поговорили… А когда в часовне снова посветлело, юноша обнаружил, что он в часовне один. Он пытался, но никак не мог вспомнить, о чем именно говорили они с таинственным старцем.