Книга Вечность - Мэгги Стивотер

Шелби неожиданно вздрогнула, и в тот же миг над задним двором разнесся голос Коула:

— Пошла вон, дрянь паршивая!

Она скрылась в темноте еще до того, как хлопнула задняя дверь.

— Спасибо, Коул, — сказала я. — Это был просто гениальный ход.

— Я и сам гений, — отозвался Коул. Сэм все еще хмурился, глядя в окно.

— Я все думаю, а она не…

Зазвонил телефон, и он не договорил. Коул снял трубку, взглянул на индикатор номера и, поморщившись, молча передал трубку мне.

На индикаторе высветился номер Изабел.

— Да, — сказала я.

— Грейс.

Я ждала какого-нибудь замечания относительно моего превращения в человека, чего-нибудь бесцеремонного и саркастического. Но она произнесла только «Грейс».

— Изабел, — ответила я, чтобы ответить хоть что-нибудь.

Я взглянула на Сэма; вид у него был озадаченный, зеркальное отражение моего собственного выражения лица.

— Сэм там с тобой?

— Да. Ты… ты хочешь с ним поговорить?

— Нет. Я просто хотела убедиться, что ты… — Изабел запнулась. В трубке послышался какой-то шум. — Грейс, Сэм тебе рассказал, что в лесу нашли мертвую девушку? Загрызенную волками?

Я взглянула на Сэма, но он не слышал, что говорила Изабел.

— Нет, — с беспокойством отозвалась я.

— Грейс. Ее опознали.

Я замерла.

— Это Оливия.

Оливия.

Оливия.

Оливия.

Восприятие вдруг болезненно обострилось. Разом бросились в глаза все окружавшие меня мелочи. Висящая на холодильнике фотография мужчины рядом с каяком. Дурацкий магнитик в виде зуба с названием стоматологической клиники и телефоном. Щербатая столешница выцветшей тумбы вплотную к холодильнику. Древняя стеклянная бутылка из-под кока-колы с торчащими из нее на манер букета карандашом и ручкой. Подтекающий кран, из которого каждые одиннадцать секунд выкатывалась капля и огибала вентиль по часовой стрелке, прежде чем набиралась мужества оторваться и упасть в раковину. Никогда прежде я не обращала внимания на то, что все в этой кухне в теплых тонах. Коричневый, красный и оранжевый цвета столешниц, шкафчиков и кафеля и выцветшие фотографии, приколотые к дверцам шкафов.

— Что ты сказала? — вскинулся Сэм. — Что ты ей сказала?

Я не могла сообразить, почему он задает этот вопрос мне, хотя я никому ничего не говорила. Я недоуменно нахмурилась и увидела, что он держит в руке телефонную трубку, хотя не помнила, когда передала ее ему.

«Какая же я ужасная подруга!» — подумалось мне, ведь я совсем ничего не чувствовала. Просто стояла, разглядывая кухню, и размышляла о том, что если бы это была моя кухня, я постелила бы на пол какой-нибудь коврик, тогда ноги так не мерзли бы на голом полу. Наверное, я просто никогда не любила Оливию, ведь меня даже не тянуло заплакать. Я думала про коврики, а вовсе не про то, что ее больше нет.

— Грейс, — позвал Сэм. Краем глаза я заметила, как Коул куда-то пошел с трубкой в руке, разговаривая на ходу. — Что мне для тебя сделать?

Странный вопрос, подумала я.

— У меня все в порядке.

— Нет, не в порядке, — возразил Сэм.

— В порядке, — повторила я. — Я не плачу. Мне вообще не хочется.

Я заправила волосы за уши, перехватила их за спиной, как будто собиралась завязывать хвост, сжала в кулаке.

— Еще захочется, — пообещал Сэм мне на ухо. Я положила голову ему на плечо; она вдруг стала неимоверно тяжелой и отказывалась подниматься.

— Нужно позвонить людям и выяснить, все ли у них в порядке. Нужно позвонить Рейчел и Джону. И Оливии тоже.

Я запоздало сообразила, что сказала, и открыла рот, как будто это могло вернуть мои слова обратно и заменить их чем-то более разумным.

— Ох, Грейс.

Сэм коснулся моего подбородка, но его жалость показалась мне чем-то не имеющим ко мне никакого отношения.

Коул продолжал говорить по телефону, и такого голоса я никогда не слышала у него прежде.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь.

33 СЭМ

В ту ночь бессонницей страдала Грейс. А я чувствовал себя пустой чашкой, которая покачивалась на волнах дремоты, накреняясь в разные стороны и зачерпывая очередную порцию. Прошло совсем немного времени, прежде чем чашка наполнилась до краев и пошла ко дну.

В комнате было темно, если не считать огоньков гирлянды, опоясывающих ее под потолком, точно крошечные созвездия на клаустрофобическом небе. Я все хотел отключить ее, но усталость нашептывала что-то в уши и отвлекала меня. Понятия не имею, почему я чувствовал себя таким усталым, хотя перед этим наконец-то проспал целую ночь. Такое впечатление, будто с возвращением Грейс мое тело вновь вошло во вкус и не могло насытиться сном.

Грейс сидела рядышком, прислонившись спиной к стене и спрятав ноги под одеяло, и тыльной стороной ладони водила по моей груди, но даже это не могло заставить меня стряхнуть с себя сонливость.

— Эй, — пробормотал я и отяжелевшей рукой коснулся ее плеча. — Давай-ка тоже ложись и спи.

Она распрямила пальцы и коснулась моих губ; Лицо у нее было задумчивое, в полумраке она казалась не похожей на саму себя, как будто под маской Грейс скрывался кто-то другой.

— Да мысли всякие в голове крутятся.

Это состояние было мне так знакомо, что я приподнялся на локте; ее пальцы соскользнули с моих губ обратно на грудь.

— Ляг полежи, — сказал я. — Так будет легче.

Вид у нее был печальный и неуверенный; она казалась маленькой девочкой. Я уселся в постели и притянул ее к себе. Мы улеглись рядом, она положила голову мне на грудь, где только что была ее рука. От нее пахло моим шампунем.

— Она не выходит у меня из головы, — прошептала Грейс; теперь, когда мы не смотрели друг на друга, видимо, признание далось ей легче. — А еще я думаю, что мне нужно домой, но не хочу туда возвращаться.

Я не знал, что ей сказать. Мне тоже не хотелось, чтобы она возвращалась домой, но я понимал: здесь ей находиться не стоит. Будь она обычным человеком, я убеждал бы ее поговорить с родителями. Мы нашли бы выход, мы заставили бы их понять, насколько у нас все серьезно, и я проводил бы ночи без нее, пока она не вернулась бы ко мне в мирных условиях. Это было бы тяжело, но я бы справился. Я говорил ей, что хочу, чтобы у нас все было по-человечески, и не собирался отступать от своего слова.

Но сейчас по-человечески у нас не получалось. Грейс больше не была обычным человеком, и она не хотела возвращаться к родителям, а я не был уверен, как они отреагируют, поэтому ей лучше было оставаться здесь. Расплата за наше краденое счастье была неминуема, но я все равно не готов был отказаться от него. Я перебирал ее волосы, пока пальцы не наткнулись на небольшой колтун. Я бережно распутал его и начал снова.