Книга Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина

благополучно.

На берегу Жулдета показалась пасека. На обширной елани – рядками расставленные ульи с утопленными днищами.

Андрей Северьянович встретил Агнию с Андрюшкой не особенно дружелюбно. Сказал, чтоб лошадей расседлали подле омшаника, подальше от пчел. «Уж не передумал ли» – мелькнула отрезвляющая мысль.

– Вы так и живете один? – поинтересовалась Агния, когда расседлала лошадей.

– Со пчелами живу, дева. Один сдох бы. Без родства – душа омертвеет. Слыхивала? То-то и оно.

Вот и пойми: если с пчелами он, значит – не один.

– Ждал вас через недельку-две. В тайге снега, почитай, чуть тронулись. Как одолеем ледник – ума не приложу. В избушке устроитесь или в омшанике? Смотрите, где лучше…

И пошел куда-то в тайгу. А вернулся поздним вечером. Долго грелся возле огня, решительно не обращая ни малейшего внимания на Агнию с Андрюшкой. Агния с сыном опять развели костер, и каково же было их удивление, когда на склоне горы они заметили пятно огня. Это же Матвеев огонек! Вот так спрятались. Хорошо еще что Андрей Северьянович не заметил.

Но космач узнал-таки, что Агния приехала не одна.

Когда на рассвете собирались в дорогу, он долго к чему-то принюхивался и бормотал нечто невнятное себе в бороду.

– Благослови, Господи! – перекрестился Андрей Северьянович перед дорогой, не снимая шапки, и тут же оговорился: – А в Бога я не верую. Дурман один. У меня свой бог – тайга-матушка. Молюсь, чтоб зверь не тронул.

И вдруг спросил:

– А ты что, дева, вроде сопровожатых взяла? Огонь жгли вот там. А кому жечь? Охотников поблизости нету, да и на кого охотиться в такую пору? Говори: кто там?

Агния попробовала уклониться от ответа, но Андрей Северьянович рассердился:

– Не мальчонка я, за нос не води. Доверия нету – с места не тронусь.

– В той стороне у нас геологи. У них свой маршрут, у меня свой.

– Эх-хо-хо! – покряхтел космач и пошел впереди гнедка Агнии.

«Доверия нету, вот оно какая музыка, – бормотал себе под нос Андрей Северьянович. – Опять-таки: через что я должен иметь доверие?»

Подумал и решил: заслуг для доверия не имеет.

XIV

Далеко от пасеки не уехали. Кони по пузо вязли в глубоких наметах рыхлого, крупитчатого снега. Агния с Андрюшкой вели лошадей за собой, пробираясь между сухостойными стволами старых пихт. Андрюшка еще удивился: куда ни глянешь – кругом мертвый лес.

– Хо-хо! В бурю-то в таком лесу – чистая погибель. Чуть замешкался – насмерть прихлопнет, парень.

– А почему он засох, лес-то?

– Пакость такая водится. Вредитель, значит. Жучок, иль как там прозывается, токмо чистая погибель от него. Как напал на пихтач иль кедрач – вчистую погубит. Вот оно как. Одни в жизни добро делают, а другие – погибель сеют.

Наткнулись на свежий след. Андрей Северьянович пригляделся и сказал, что здесь только что прошли две лошади с тяжелыми вьюками и двое мужчин – один в болотных сапогах, какие носят геологи и приискатели, а второй, легкий на шаг, в броднях. Потому – один все время вяз в снегу, второй – держался на насте.

– По всему: идут за Большой Становой хребет. Если не ваши люди – оборони бог заявиться туда. Сказывай, дева.

– Я же говорила: геологи идут.

– На Большую Кипрейную?

Агния подумала. Большая Кипрейная – приток Крола. Это же за Большим Становым хребтом.

– Разве мы туда идем?

– Куда еще? Туда и есть. Токмо не перевалить через Становой. Не вовремя приехали. Сказывал: не раньше большой воды. А до воды, почитай, полторы недели ждать.

– Это же далеко, Андрей Северьянович! А вы говорили – рукой подать.

– Хо-хо! Золото, дева, токмо во сне близко лежит. А так – завсегда далеко и трудно. Место там дикое, безлюдное. На сотню верст, а то и более, до прииска нет заимок и никакой холеры не проживает, окромя таежного зверя.

Впереди, со склона Малого Станового хребта, в струистом лиловом мареве плавал отрог Банского хребта. Таких Становых хребтов по тайге немало. Становой – значит главный, как бы старейшина среди гор. Есть Становой хребет на цепочке Жулдетских отрогов, Маральего перевала, Кижартского кряжа, а все они от Саян род ведут, от Саян, опоясавших каменным поясом Сибирь от Байкала до Алтая.

Со склона горы повернули в низину. Не шли, а ползли свежими следами по рыхлому, водянистому снегу. Завязь девятая I

У каждого бывают безрадостные дни в жизни, когда небо кажется с овчинку. Другой раз так они навалятся на плечи, что дохнуть тяжело. Сидеть бы сиднем, пережидая житейскую непогодь. Иной как-то умеет перелить полынь горечи в другого: выскажется, что лежит у него на душе, ему посочувствуют, надают тысячу советов, столь же неприемлемых в жизни, как и легко все разрешающих, и – горюну легче дышать. И глаза засветятся у него веселее, в губах мелькнет притухшая улыбка, и он уже видит хотя и не близкую, но перемену к лучшему.

«Лето не без ненастья, – говорит он себе. – Все перемелется – мука будет».

Не такова была Анисья Головня. Она переживала молча. И чем тяжелее было горе, тем суше были ее глаза. В такие дни она была особенно собранной, отзывчивой на чужое горе.

Безрадостным было для Анисьи возвращение из города домой. Она ушла от матери, собралась навсегда покинуть Белую Елань. В тресте ей предложили место технорука в леспромхозе на Мане. Но ей не хотелось возвращаться в тайгу. Она чувствовала, что надвигается какая-то страшная беда.

Тому причиною была одна случайная встреча в городе. Как-то на улице ее остановил пожилой человек в черном пальто. Он ее просто взял за руку чуть выше локтя и, когда она дернула руку, спокойно усмехнулся:

– Не узнала?

У Анисьи точно оборвалось сердце. Она, конечно, узнала его!

– Давно в городе? – спросил пожилой человек в черном пальто, пристально глядя ей в глаза. – А! По делам леспромхоза? Как успехи? Неважные? Не верю! Не верю, Анисья. В моей родове, как я хорошо помню, бесталанных не было. А ты вся в деда, в моего отца, – нажал он на последние слова и опять взял ее под локоть. Она не вырвала руку. Шла, неживая от страха.

– Зови меня просто дядей Мишей. – (Анисья вздрогнула.) – Ну а что нового в Белой Елани?

Анисья не знала, что сказать, и совершенно случайно выпалила, что ее мать как будто вышла замуж за Филимона Боровикова.

Дядя Миша ничуть не удивился и не огорчился:

– За Филимона? Вот как! Разошелся со старухой?

– Она… повесилась.

На этот раз дядя Миша даже замедлил шаг:

– Повесилась? Удивительно! Она же из старообрядок-тополевцев, а как мне известно, у старообрядцев насильственная смерть – тяжкий грех. Прямая дорога в ад. Как же это случилось?

– Мама писала, что сын Филимонихи, Демид, нашел у матери золото и сдал государству.

– О-о! – протрубил дядя Миша. – Это уже причина!

Когда подошли к шумному перекрестку, дядя Миша пригласил Анисью в ресторан «Енисей» – в тот же. – отметить хорошим обедом их встречу. Анисья не хотела идти в ресторан, отговаривалась, но дядя Миша так цепко держал ее за локоть, что Анисье пришлось уступить. Все равно он ее не выпустит из рук.

«Теперь я погибла! Погибла, погибла!» – твердила Анисья про себя, а дядя Миша снял с нее пальто, пуховую шаль, отыскал столик в тени от света большой люстры с хрустальными подвесками, подальше от шумного оркестра.

Теперь они были вдвоем…

Он очень переменился, дядя Миша. Человек, которого Анисья даже про себя не могла назвать настоящим именем.

Одет просто – в черный шевиотовый пиджак, видна клетчатая рубаха без галстука, но лицо – другого такого не встретишь, наверное, во всем городе на Енисее! Оно было особенным: заостренное, как лезвие бритвы, энергичное, изрезанное глубокими морщинами. У дяди Миши появились залысины и на темени серебрились реденькие волосы. Запомнились руки – нетерпеливые, нервные, цепкие, жилистые. Дядя Миша никак не мог их удержать на одном месте. То клал на скатерть ладонями вниз, то передвигал фужеры и узорные рюмки, то потирал ладонь о ладонь, похрустывая пальцами. И только глаза – глубоко запавшие, какие-то бесцветные, под такими же тонкими бесцветными бровями, смотрели на Анисью безжалостно и страшно: они копались в ее душе, в ее сердце, иглами покалывали напряженные нервы.

– Как поживает Крушинин в Сухонакове?

– Охотник? Тот, что отбыл срок за поджог тайги?

– Ну, я не знаю, за что ему тогда приварили. Меня интересует,