Книга Как много событий вмещает жизнь - Александр Дзасохов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судьба втянула меня в сложную и растянутую политическую игру. В качестве главы Комитета Верховного Совета СССР я готовил страну к приему в Совет Европы, и дело шло к успешному финалу. Исчезновение Советского Союза опрокинуло эти надежды. Но вскоре во весь рост вновь был поставлен вопрос о необходимости вступления России в Совет Европы. И вновь мне после избрания депутатом Верховного Совета России было поручено заняться этим делом.
Нам пришлось заново переигрывать не оконченную ранее партию, и больше всего поражало то, что главными критиками российского законодательства, чинившими препятствия приему России в Совет Европы, оказались те же европейские деятели, которые еще несколько лет назад усиленно приглашали СССР в эту организацию. Хорошо помню, например, всемирно известного дипломата, одного из лидеров Социалистической партии Испании Мигеля Мартинеса, который прежде голосовал за прием СССР, а потом против вступления России в ПАСЕ. Чем объяснить такую перемену? Главная причина, думаю, в том, что в период перестройки многие европейские политики уверовали, что постсоветская Россия будет автоматически следовать по стопам европейских государств, копируя их политическую систему и подчиняя чуть ли не во всем свои национальные интересы «европейским ценностям».
Межпарламентские отношения знали и другие времена. В апреле 1991 года я возглавлял делегацию Верховного Совета СССР на учредительной конференции Парламентской ассамблеи Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Это было в Мадриде. В испанскую столицу съехались представители стран – участниц Хельсинкских соглашений 1975 года. Главный вопрос – создание Парламентской ассамблеи СБСЕ. Эта организация должна была стать еще одной европейской политической конструкцией, охватывающей национальные парламенты, поддерживающей безопасность и развивающей сотрудничество на континенте. Европа виделась всем нам тогда без разделительных линий и военного противостояния.
Мы уезжали из Мадрида с чувством глубокого удовлетворения. Даже с американцами удалось достичь полного взаимопонимания. Мнение СССР звучало весомо, к нему прислушивались. Но прошло всего несколько лет, и Парламентская ассамблея ОБСЕ полностью попала под влияние США. А Россия оказалась перед необходимостью начинать уже пройденный путь сначала.
Утром 16 июня 1991 года в кабинете моего помощника по работе в Комитете по международным делам Сергея Григорьевича Выдрина раздался телефонный звонок. Директор недавно обосновавшегося в Москве представительства сети ресторанов «Макдоналдс» гражданин Канады Марк Веймер просил содействия в организации встречи с тогдашним губернатором американского штата Арканзас Уильямом Дж. Клинтоном, который находился в Москве с частным визитом.
– Об этом просит госпожа Сюзанн, господин Дзасохов хорошо ее знает, – говорил Веймер. – Скажу по секрету, у Клинтона большие шансы стать президентом Соединенных Штатов.
Выдрин связался со мной, сообщил о просьбе. Сначала я хотел отказаться. Во-первых, не было времени. А во-вторых… Несколькими днями раньше советское посольство в Вашингтоне сообщило, что в Москву с частным визитом прибывает губернатор Арканзаса Клинтон – он же вероятный основной кандидат Демократической партии США на президентских выборах 1992 года. Клинтон просил о встрече у многих официальных лиц в Москве, в том числе и у Горбачева. И везде получил отказ. Думаю, если бы не президентские выборы в США, то его охотно принимали в кремлевских кабинетах. Как-никак губернатор крупнейшего штата Америки. Однако тогдашний министр иностранных дел СССР Александр Бессмертных почему-то сделал «президентскую ставку» на Джорджа Буша-старшего. Это стало официальной линией Москвы. Принимать Клинтона значило оказывать ему политическую поддержку и одновременно идти против течения.
Все это я прекрасно понимал. Однако госпожа Сюзанн, которая просила о встрече, действительно была моей доброй знакомой. Хотелось как-то откликнуться на ее просьбу. Мы познакомились еще во второй половине 1980-х годов в Дамаске, когда я возглавлял советское посольство в Сирии. Госпожа Сюзанн находилась там с частным визитом, и тогдашний посол США Джерри Джан устроил в ее честь прием. Мы с супругой были в числе приглашенных. Оказалось, что госпожа Сюзанн, жена одного из известных американских предпринимателей (их семье принадлежит мировая сеть магазинов, специализирующихся на сбруях), – активистка Демократической партии США. Мы договорились поддерживать наше знакомство.
Когда выяснилось, что госпожа Сюзанн сопровождает Клинтона в его поездке в Москву и просит, чтобы я принял арканзасского губернатора, во мне возобладала чисто человеческая симпатия.
– Ладно, – ответил я своему помощнику. – Приму этого американца. Минут на двадцать – тридцать, в Кремле. Только без фотографов и прессы.
Информация о нашей встрече, широко поданная в печати, могла быть неверно истолкована, как поддержка Москвой претендента на Белый дом.
Когда в назначенный час я встречал будущего президента США на пороге своего кремлевского кабинета, передо мной стоял высокорослый, плотный, широко улыбающийся человек. Типичный американец, напоминающий героев голливудских боевиков.
Клинтон произвел впечатление интересного, знающего собеседника. Вместо намеченных двадцати – тридцати минут встреча продолжалась около двух часов. Обсудили многое: от общемировых проблем до политического положения в СССР и перспектив перестройки. Он рассказывал о своем штате. Прощаясь, передал традиционное приглашение посетить Арканзас, но я не успел им воспользоваться.
Думаю, для Клинтона содержание той беседы имело во многом формальное значение. Гораздо важнее было раскрутить в американских СМИ тот факт, что Уильяма Дж. Клинтона, кандидата на президентских выборах от Демократической партии США, в Москве принял член Политбюро ЦК КПСС, член Президиума Верховного Совета СССР, председатель Комитета по международным делам. И не где-нибудь, а в Кремле. И что беседа продолжалась гораздо дольше, чем предписывает дипломатический протокол. Как я впоследствии узнал, активисты Демократической партии сумели профессионально преподнести все это американскому общественному мнению. И мой запрет фотографировать не стал для них помехой.
Полагаю, что если бы августовские события 1991 года не сломали политическую структуру СССР, то Клинтон, став президентом, обязательно вспомнил бы человека, принимавшего его в Кремле. Возможно, наши контакты получили бы развитие. Несколько лет спустя, после избрания в российский парламент, коллеги подталкивали меня к тому, чтобы я напомнил Клинтону о московском эпизоде. Но я отказывался – не считал, что инициатива должна исходить от меня: ведь если придерживаться политической субординации, я оказался по сравнению с ним не на одинаковых этажах власти.
Правда, судьба свела меня с Клинтоном еще раз в 1995 году, во время торжественного заседания по случаю 50-летия Организации Объединенных Наций. В ходе традиционной жеребьевки, определяющей размещение делегаций в зале Генеральной Ассамблеи, первый номер достался Румынии. Члены российской делегации тоже разместились в первом ряду, с левой стороны, если смотреть на трибуну. Так что я оказался как раз напротив Клинтона, когда он выступал. Дальше происходит следующее: он внимательно смотрит на меня и доброжелательно улыбается. Я делаю то же самое. Но мое положение проще. Я знаю, что передо мной Клинтон. А он, скорее всего, вряд ли помнит, где мог меня раньше видеть. Мне стоило больших усилий не напоминать ему об обстоятельствах нашего знакомства в Кремле.
