Книга Неприступный Севастополь. Стержень обороны - Анатолий Сарычев

Начальник связи младший лейтенант Вася Афанасенко ознакомил девушек с системой подачи условных сигналов и команд. Вместе с телефонисткой Катериной Полтавченко они договорились наладить телефонную и радиосвязь.

Начальник войскового хозяйства техник-интендант второго ранга Бордюк доложил о том, что все девушки-зенитчицы приняты в штат батареи и поставлены на все виды довольствия. Также он рассказал, что в жилом массиве уже освободили один кубрик, поближе к душевой и санузлу. При этом он несколько смутился.

– Да, и еще – едоков стало больше, товарищ комбат. Необходим ваш рапорт на имя начальника береговой обороны о пересмотре норм снабжения батареи отдельными видами снабжения, – прямо сказал техник-интендант.

– Хорошо, Яков Павлович, рапорт на имя генерал-лейтенанта Моргунова я напишу сегодня же.

Инженер батареи, воентехник второго ранга Николай Лобанов ознакомил младшего лейтенанта Синицыну с необходимыми техническими особенностями крепости.

* * *

После официального представления и решения первостепенных хозяйственно-бытовых вопросов наступил черед неофициальной части. Все свободные от вахты собрались в кают-компании. По батарее «солдатское радио» уже разнесло будоражащую весть о том, что вместе с артиллеристами в крепости будут служить и квартировать девушки-зенитчицы.

Но грубоватые моряки сразу же стали относиться к девушкам, как к своим сестрам. Конечно, здоровым мужикам нелегко совладать с инстинктами, но главным была совесть – общая совесть и мораль людей, сражающихся плечом к плечу с самым страшным врагом за всю историю войн. У большинства артиллеристов батареи остались сестры и матери или были, но погибли под фашистскими бомбежками.

А сами девушки тоже отнюдь не были настроены крутить легкомысленные романы – они действительно отличались высокими требованиями и к себе, и к другим. Таковы были моральные ценности того сурового и прекрасного времени, когда честь и совесть еще не стали разменными монетами в погоне за «баксами»!

Если между парнем и девушкой и вспыхивали чувства, то они были настоящими, и не важно, сколько они продлятся: всю оставшуюся жизнь или до очередного обстрела, когда раскаленный кусок металла безжалостно оборвет еще одну молодую жизнь и плеснет напоследок горячей кровью.

* * *

Алексей видел такое у себя – в военном Донецке «образца 2014 года», когда вернулись, казалось бы, насовсем утраченные морально-этические принципы военного времени. Когда разноцветные бумажки «у.е.» стали цениться меньше патронов. Он понимал эту жесткую, возведенную в абсолют мораль. В комфорте конца XX – начала XXI века общество потребления почти разучилось хотеть и любить по-настоящему. К сожалению, человек такое существо, что обострить его чувства, придать глубину мыслям, а поступкам – смысл способна только угроза жизни. Война снова пробудила в человеке человечность, как ни парадоксально это звучит. Взаимовыручка вместо индивидуализма, настоящие сильные чувства вместо мимолетных, ни к чему не обязывающих увлечений за деньги, крепкая дружба вместо «взаимовыгодного сотрудничества». Люди снова стали людьми – а не придатками к финансовой системе. Они были разными: героями и подлецами, смельчаками и трусами, обычными середнячками, но в гораздо большей степени, чем раньше черное снова стало черным, а белое белым.

Это не значит, что война облагораживает. Скорее, когда забываются человеческие отношения, когда лжи становится больше, чем объективных фактов, когда нарушается преемственность поколений – тогда снова начинается война. А потом опять приходится проходить мучительный и тяжелый процесс переоценки общечеловеческих ценностей.

* * *

Алексею было во сто крат тяжелее, чем остальным артиллеристам. Он любил Карину, но подойти к ней не смел. Командиру бронебашенной батареи не пристало ставить собственные интересы выше общественных. Он должен быть непоколебимым примером для подчиненных. И если уж командир даст волю эмоциям и чувствам, пусть даже и самым возвышенным, то и дисциплина в слаженном боевом коллективе пойдет трещинами и будет поедена кислотой вседозволенности.

Но и Карина тоже это понимала, поэтому стала относиться к нему холоднее, чем обычно. Алексей поневоле вспомнил «Евгения Онегина», все же Александр Сергеевич Пушкин был тонким знатоком человеческих душ и непростых отношений.

«…Когда б вы знали, как ужасно Томиться жаждою любви, Пылать – и разумом всечасно Смирять волнение в крови; Желать обнять у вас колени, И, зарыдав, у ваших ног Излить мольбы, признанья, пени, Всё, всё, что выразить бы мог. А между тем притворным хладом Вооружать и речь и взор, Вести спокойный разговор, Глядеть на вас веселым взглядом!..»

Комиссар батареи, старший политрук Виктор Иванов видел, как тяжело приходится командиру. Но в душу не лез, понимал, что обычными политбеседами делу не поможешь. Политрук понимал и чувства своего командира к Карине, и догадывался, насколько ему тяжело эти чувства скрывать. Как ни странно, но именно эта молчаливая мужская поддержка, которая внешне почти никак не проявлялась, помогла Алексею больше, чем задушевные беседы.

Жестокость войны вторгалась и в сферу личных взаимоотношений людей. Ведь и Алексей, и Карина не могли принадлежать друг другу – у каждого были свои обязанности перед остальными бойцами, которые доверились авторитету и опыту командира. Приходилось гигантскими усилиями воли сдерживать чувственные порывы, но от этого чувства только закалялись, приобретая звенящую остроту многократно перекованного булатного клинка.

Глава 18

Новый, 1942 год

Наступление Манштейна на Севастополь продолжалось. В самый пик гитлеровских атак корабли Черноморского флота сказали свое веское слово. Двадцатого декабря вице-адмирал Октябрьский на борту крейсера «Красный Кавказ» вышел из Новороссийска в Севастополь. Он возглавил эскадру из лидера эскадренных миноносцев «Харькова», крейсера «Красный Крым» и эсминцев «Бодрый» и «Незаможник».

Эти корабли и раньше приходили в Севастопольскую бухту с десантом, боеприпасами, обстреливали вражеские позиции. Но в конце декабря крейсера и эсминцы Черноморского флота образовали мощный ударный кулак. Сейчас на эти корабли было принято 4000 моряков 79-й особой стрелковой бригады – в полном составе и с вооружением.

Поход был сложным, туман мешал корабельному соединению войти в фарватер. Над крейсерами и эсминцами нависла опасность подрыва на собственных минных постановках. Можно было, конечно, не рисковать и подождать, пока туман рассеется. Но за это время судьба Севастополя могла решиться окончательно.

Вице-адмирал Октябрьский решил рискнуть и прорваться в Севастопольскую бухту днем, под носом врага! Надежда была только на то, что противник не ожидает такой дерзости и не успеет среагировать на прорыв корабельной группировки.

Был отдан приказ лидеру эскадренных миноносцев «Харьков» стать головным в строю и идти в Севастополь. Крейсеры «Красный Кавказ» и «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Бодрый» и «Незаможник» легли в кильватер головного корабля.