Книга Седьмая Линия. Летом в Париже теплее - Анастасия Валеева

Семен Семенович достал сигареты и прикурил от дешевой пластиковой зажигалки.

— Как самочувствие? — поднял он на Яну пристальный взгляд.

— Нормально, — грустно усмехнулась Яна.

— Чего у тебя Гущин делал, можно спросить? Все равно ведь показания будешь давать…

— Последние два дня, — с горькой улыбкой сказала Яна, — я только и делаю, что даю показания.

— Это ты сама виновата, — нравоучительным тоном произнес Руденко, — не надо было, матушка, вмешиваться. Так чего у тебя этот адвокат делал?

— Соблазняла я его, — судорожно рассмеялась Яна.

— Что это тебя на адвокатов потянуло? — с озадаченным видом приподнял свои густые пшеничные брови Руденко.

— Там, в комнате, к столу приклеен диктофон, — Яна снова закурила. — Не знаю, может ли пленка служить доказательством. Я ведь тебя приглашала… — с легкой укоризной посмотрела она на Три Семерки.

— Доказательством чего? — Руденко еще больше удивился. — Канарейкин, принеси диктофон, — скомандовал он.

Канарейкин поспешил в спальню.

— Того, — Яна вытянула ноги и покрутила затекшими ступнями, — что Горбушкин жив и того, что он вместе с этим адвокатом убил некого гражданина с целью инсценирования самоубийства. Разыграл, одним словом, спектакль.

— Погодь-погодь! — поднял руку Руденко. — Я ничего не понимаю!

В его голосе звучала досада, переходящая в раздражение. Яна принялась рассказать ему о своем видении. К этому моменту вернувшийся из спальни с диктофоном Канарейкин беспокойно мялся на месте.

— Чего стоишь, включай, — нетерпеливо сказал Руденко.

Канарейкин повиновался. Когда пленка, на которой был записан гипнотический допрос, а также звуки стрельбы и звон стекла, кончилась, изумленный Руденко на пару минут притих. Яна молча наблюдала за его реакцией.

— Разберемся, — спрятал он в карман протянутую ему Канарейкиным кассету. — Так что ж ты мне в прошлый раз о своем видении не рассказала? — с подозрением и обидчивым недоумением глянул на Яну Три Семерки.

— А ты бы мне поверил? Знаешь, что бы ты сказал? — Яна усмехнулась горькой усмешкой стоика, привыкшего наталкиваться на людское непонимание и мириться с ним. — Ты бы сказал, что нужны доказательства, а откровения к делу не пришьешь.

— Это правда, — миролюбиво подтвердил Руденко, чувствуя стыд и неловкость за высказанный упрек.

— Вот поэтому даже мне приходится использовать технические средства, — невесело усмехнулась Яна. — Придется теперь эту игрушку всегда носить с собой и держать наготове.

Из спальни доносились строгие голоса, которые Яна мысленно сравнивала с пружинистой мускулатурой тренированного тела. Та же подтянутость, безукоризненность, прямота и сдержанная сила.

— Думаешь, это он убил Шкавронского? — с наивным выражением лица спросил Три Семерки.

— Возможно, — вздохнула Яна, почувствовав вдруг неимоверную усталость. — Они же были компаньонами. Ты, кстати, не наводил справок, каковы условия владения капиталом в их бизнесе?

— Случайно наводил, — приободрился Руденко, обрадованный тем, что может дать полезную информацию. — В случае смерти компаньона его доля переходит к прямым наследникам, то бишь близким родственникам, если же таковых нет — к другому компаньону. У Шкавронского единственная родственница — это жена, у Захарыча — сестра.

— А ты нашел Захарыча?

— Нет, — с сожалением вздохнул Руденко, — как сквозь землю провалился.

— А что в офисе?

— Да там всем заместитель его распоряжается… Женщина… Видать, любовница.

— Где находится офис?

— Даже не думай об этом! — махнул рукой Руденко. — Мало тебе адвоката?

— Да не переживай ты так! — глухо засмеялась Яна. — На тебя страшно смотреть!

— А мне за тебя страшно, — Руденко с укором посмотрел на Яну, — выбрось все это из головы. Видишь, что тут твориться…

— Я все равно узнаю, — хитро и жестоко улыбнулась Яна, — лучше скажи.

Руденко упирался. Яна не стала настаивать. Она вернулась к разговору о Горбушкине.

— Думаю, это он всех убирает, — уверенным тоном произнесла она. — Ты так не считаешь?

— Так он вСеменовске? — оживился Руденко.

— Нет, по всей видимости, он далеко. Но он мог кого-то прислать, кому-то заплатить…

— Нанять киллера? — проявил чудеса догадливости Три Семерки.

— Например, — загадочно улыбнулась Яна, — сначала Шкавронский, потом его жена. Вероника была подставлена, и ты это прекрасно знаешь, — она бросила на него прямой обезоруживающий взгляд. — Кто следующий?

— Захарыч?

— Подожди, — Яна поднялась и, пройдя осторожно в спальню, где хозяйничали врач и санитары, вернулась с колодой карт.

— Не знаю, получится ли у меня сейчас, — застенчиво посмотрела Яна на Руденко.

Она перетасовала колоду. Потом настроилась на образ Захарыча. Она представляла его на даче, воскрешая в памяти не только краски, черты его лица, но и звук его голоса, тембр, интонации. Руденко с интересом наблюдал за ней. Потом Яна вытащила карту «Царство живых».

— Захарыч накликал на себя несчастье. Зло в квадрате — вот что такое Захарыч. Но он проиграл битву. Он мертв, — побледневшие губы Яны замерли и точно одревенели.

— Мертв? — поразился Руденко.

В эту минуту в дверях спальни показался скорбный кортеж: санитары несли на носилках прикрытое куском черного полиэтилена тело, за ними шел врач и еще мужчина в штатском.

— Еще один жмурик, — со вздохом проговорил Три Семерки, и было не понятно, кого он имеет в виду: Гущина или Захарыча.

Когда за санитарами захлопнулась входная дверь, Яна почувствовала сильное желание выпить. Она не могла скрыть облегчения — труп в спальне, согласитесь, несколько расстраивает нервную систему.

— Выпьешь со мной? — предложила она Руденко, который сидел так неподвижно и с таким сосредоточенно-отстраненным выражением на лице, словно впал в транс.

— Что? — торопливо переспросил он, очнувшись.

— Вы к сестре Захарыча ездили?

— Ее постоянно нет дома. Я каждое утро звоню ей, ребят посылаю — все безрезультатно. Похоже, Захарыч сам смылся и сестру спрятал, — заученным монотонным тоном произнес он.

— Я же сказала, что его нет в живых, — мрачно усмехнулась Яна. Возможно, это к лучшему, что Вероника находится в СИЗО, иначе она была бы тоже убита. Ведь убийца — на свободе. Он хитер, изворотлив, жесток, беспринципен, изобретателен, коварен, охвачен жаждой денег и могущества.

— И это Горбушкин?

— Да, думаю, это он. Способности своего воображения, свою жестокость и вероломство он сполна продемонстрировал в постановке спектакля с самоубийством. Он заранее все продумал, подготовил отходные пути, позаботился о тыле. Вот только одного он не сумел предусмотреть…