Книга В сетях интриг - Олег Рой

– Ты, Олька, не понимаешь, как обидно – была такая женщина, такой доброты, а эта прошмандовка какая-то! И где он ее выискал? – сокрушалась Дарья.

– Да не наше это дело, Даш! Может, влюбился. Зачем ты так близко к сердцу, работай, и все, – успокаивала ее девушка.

– Да понятно, что не наше. Но больно Андрея Владимировича таким видеть. Он при Людмиле больше двух рюмок и не пил никогда, а тут вон как разбежался… И ребенок сразу появился. Захомутала она его, и все. А он, как дурак, повелся…

Всей душой возненавидела родственница новую хозяйку. А как же нехорошо, когда в доме такие отношения… Признаться, Оле и самой Лера Дмитриевна не нравилась, но она старалась с этим справиться, заставляла себя найти в хозяйке и хорошие черты. По сути, та еще совсем ребенок – ненагулявшаяся девчонка, которая взвалила на себя непосильную ношу – сына, этот огромный дом, мужа, который почти вдвое старше, и эту вот их красивую жизнь, когда все в роскоши, все напоказ, пусть даже и не смотрит никто. Гламур, как по телевизору говорят. Вот и лезет хозяйка из кожи вон, чтобы быть гламурной. Глупенькая еще, даже хочется пожалеть. Зря Дашка к ней так. Тем более сейчас, когда муж умер. Вон как та, бедная, переживает, похудела даже и все свои гулянки забросила.

Дарья сразу после того, как Андрея Владимировича похоронили, сказала: «Все, мне здесь больше не работать». Ольга и не сомневалась в этом – хозяйка давно уже зуб на нее имеет, так хоть муж сдерживал, а теперь-то кто заступится? К счастью, все устроилось, нашлось для Даши другое местечко, не хуже этого – у Михаила Викторовича, с которым хозяин и работал вместе, и дружил. Там и дом поменьше, и холостяк он, на него готовить-то много, что ли, нужно. А потом, по глазам Дарьиным видно, шуры-муры у нее с ним. То ли уже, то ли намечаются, но точно неспроста она так краситься стала и глаза зажмуривать, когда речь о новом хозяине заходит. А почему бы и нет? Дарья вон какая красивая – уже в морщинах, правда, зато пышная, фигуристая. Не то что она, Оля, – кожа да кости. А какая Даша хозяйка, как готовит – пальчики оближешь! Считай, повезло Михаилу Викторовичу. Он одинокий, как сорняк в поле, живет бобылем. Ему ведь тоже хочется ласки и заботы. А кому не хочется? Ее саму, Олю, тоже – ничего, ничего, да такая тоска накроет, хоть вой. Теперь ни единой родной души рядом нет: Даша уволилась, мама в деревне осталась. Разве что Серега, парень из охраны, с ней шуткой иногда перекинется – и все, опять одна. Только Боречка ее здесь и держит. Привязалась она к нему как к родному, да так, что самой страшно. Дарья долго ахала да охала: «Бежать надо отсюда, Оль! Не пойми что творится – все умирают один за одним. Давай тебе нормальную работу найдем, я ж все-таки в ответе за тебя…» А она не послушалась, впервые за все время, что у Астаховых прослужила. Посмотрела в эти чистые глаза ребятенка, с такой любовью глядящие на нее, и подумала: «Да на кого ж я тебя оставлю?» Она уже давно поняла: нельзя бросать тех, кого любишь. Однажды уже так сделала, теперь на всю жизнь памятно.

А было это давно, Оля тогда в школе училась. Чтобы хорошо учиться, до глубокой ночи за уроками сидела, а бывало, что еще и за книжкой. Очень любила Оля книжки читать, жаль, времени на них почти не оставалось. Утром вставала рано, до свету, – курам задать корма, то да се, потом младших будила, в школу собирала. А там уроки да перемены… И Сашка Кочетков, первый не то что в классе, а в школе шалопай, заводила и непоседа. Вечно с двойки на тройку перебивался, а к старшим классам вдруг остепенился, взялся за ум – решил, что после школы в Москву поедет, в институт будет поступать. Все смеялись и подтрунивали над ним, а Оля знала: он своего добьется. Она верила в него, как ни в кого. С пятого класса по нему сохла. Вроде бы ничего необычного – худенький, светло-русый, нос с горбинкой, и взгляд такой твердый, решительный… Пять лет Оля держала внутри это чувство, стараясь ничем не выдать себя. Как среднюю школу окончили, так больше половины одноклассников разъехались кто куда, а он до последнего класса учился, бередил ей душу. Нравилось в нем все – мужественность какая-то, а еще легкость к жизни, веселость. Оля-то девочка замкнутая, чрезмерно серьезная. Не умела она на публике выступать, вперед никогда не лезла, предпочитая скромное место в последнем ряду. А Сашка не такой – он прикольный, смешной. Анекдоты рассказывал так, что все до колик хохотали, в самодеятельности участвовал, ему всегда главные роли давали. Потому и решился в театральный поступать.

А как он ее один раз защитил! Был у них в классе такой Лешка Игнатьев, большой, тучный, злой на всех. Мало кто с ним общался, и вообще никто не дружил. А он все старался привлечь к себе внимание, да не получалось. Даже за одной партой сидел с ней, Олькой, которую по фамилии только и знал и никогда, кроме домашнего задания по русскому, ни о чем не спрашивал. Вот как-то у кого-то день рождения был, и раздали всем по конфете. Оля еще и развернуть свое угощение не успела, как почувствовала сильную боль в затылке – это Лешка ее кулачищем огрел, а он у него – будь здоров. Ударил и отобрал конфету. Слезы хлынули потоком, и от боли, и от обиды. Уж каким Лешка ни был порой грубым и наглым, но такого она от него не ожидала. Уткнулась Оля мокрыми щеками в ладони и тихонько всхлипывала, боясь обратить на себя внимание. Хорошо, перемена – в классе суета, шум, гам. Не любила она скандалов, да и вообще, совестно показаться ревой перед всеми, большие ведь уже были, седьмой класс.

– И не стыдно тебе девчонку бить? – услышала она вдруг голос Саши. – Козел!

– Чего? – привстал Лешка, и Оля почувствовала дрожь в коленях. Ох, Саш, зря ты полез, еще и тебя огреет. Только бы поскорее все закончилось, только бы потише…

– Да ничего, после уроков поговорим. Смотри не сбеги, – храбро ответил ему Олин защитник и обратился к ней: – На, возьми мою конфету…

Она ее до сих пор хранит в коробке вместе с фотографиями класса. Он там такой красивый, с немного отросшими волосами, в серо-коричневом свитере, кривовато улыбается и смотрит так твердо, вызывающе. Они тогда на следующий день оба с синяками пришли, только все равно Сашке больше досталось: полглаза заплыло, да и выговор от директрисы получил. Но Лешка с тех пор потише вести себя стал, да и вообще присмирел. А для Оли Кочетков стал настоящим принцем, отважным и добрым. Только он выделывался много, за что ему постоянно попадало. Учителя за шуточки постоянно оценку занижали, из класса выгоняли в коридор. А ей так обидно было за него! Не понимают они, какой он хороший, лучше, чем все остальные одноклассники, вместе взятые. Как-то на уроке физики включили проектор, а Сашка стал на световом луче ладонями разговаривающих собачек показывать. Вся эта картинка на белом полотне, висящем на доске, отобразилась. Класс, конечно, захохотал, а у нее, Оли, по щекам слезы потекли. Так и захотелось крикнуть ему: «Что ж ты делаешь? Зачем себя в шута превращаешь? Разрешаешь смеяться над собой… Ты же лучше, гораздо лучше всех, и никто не оценит этого! Только проблемы с Зоей Васильевной наживешь». В последнем она была, несомненно, права: физичка, она же классная, не забыла этой выходки, на первой же контрольной срезала. Да и ее понять можно, кому понравится сорванный урок?

В школе между ними так ничего и не было. Разве что Оле казалось, что смотрит на нее Сашка не так, как на всех, – дольше, ласковей, словно хочет что-то сказать. Мечтая поздними вечерами, она додумывала его фразы, мысли и уже сама терялась, что было взаправду, а что придумано. Плечом заденет – потому что неравнодушен, промолчит – сказать боится, несет откровенную чушь – не может найти лучшего предлога поговорить.