Книга Тайна речного тумана - Алексей Малышев

Царь лежал ничком наполовину в туалетной комнате, ногами – в каюте. Заглянув в туалет, Петр отшатнулся: изо рта убитого растеклась темно-коричневая лужа. Бледно-мраморное лицо напоминало маску, ее хотелось снять, как в старых фильмах про Фантомаса.

И снова, как это уже было, сердце обуял ватный липкий ужас. Одно дело, когда умирает чужой человек, а ты приезжаешь на вызов, и совсем другое – когда умирает тот, с кем ты недавно беседовал. И ты сейчас с ним один на один, только ты по эту сторону, а он – уже по ту.

Петр понимал, что щупать пульс на сонных артериях бессмысленно, но пальцы его автоматически делали то, что от него требовала инструкция врача «Скорой». Царь действительно был отравлен, причем грамотно – так, что ничего не почувствовал, а когда спохватился – желудок промывать было уже поздно, яд в крови делал свое черное дело. Перед смертью, видимо, он хотел встретиться с Петром, но не получилось, Фролов как раз был в это время в каюте капитана.

Осмотрев карманы трупа и не обнаружив там ничего интересного, Петр принялся за осмотр каюты. В ней ничего не напоминало о том, что всю ночь здесь пьянствовали два мужика: уборщица постаралась.

Войдя следом за Петром и увидев труп в луже крови, матрос закашлялся, побледнел и пошатнулся:

– Выходит, я покойника сторожил? Он лежал себе спокойненько здесь, а я… Ни хрена себе! Он был еще жив, когда… Жив, ей-богу… Жив… Я сам видел…

Петр едва успел подхватить парня. Кое-как уложив бледного матроса на диван, увидел в дверях капитана.

– Это то, о чем написано в предсмертной записке? Неужто все так скверно? – спросил тот, указывая на торчавшие из туалета ноги. – Его действительно отравили?

– Похоже на то, – подтвердил Петр, хлеща по щекам бледного матроса. Когда его взгляд стал адекватным, доктор задал парню вопрос: – Вспомни, когда ты заступил на пост у каюты?

– Примерно минут сорок назад, – неуверенно сообщил тот.

– Глеб… ну, убитый… был в каюте?

– Никак нет, каюта была закрыта, – словно обрадовавшись, что к нему вернулось сносное самочувствие, заговорил матрос. – Он потом уже пришел, сказал, покашливая, чтоб не беспокоили. Ну, я подумал, пьяный. Больше ничего не слышал.

– Когда он вернулся в каюту?

– Минут через десять, как я заступил.

Петр взглянул на капитана, почесал переносицу и уточнил:

– А кто-то до этого или после подходил к тебе, просил пропустить? Может, женщина… Не обязательно мужик.

– Нет, вроде никого… Точно, никого!

* * *

Он встал под душ, открыл кран с холодной водой. Сразу же перехватило дыхание, но вскоре по телу разлилось ни с чем не сравнимое блаженство. К контрастному душу он привык – именно так порой приходилось приводить себя в чувство, если рано утром дико хотелось спать, а следовало идти на смену.

Душ не только взбодрил – он вернул хладнокровие и рассудительность. В охлажденном мозгу всплыло очевидное несоответствие: в записке было написано про Михася, что он отравитель. Дескать, что-то наверняка подсыпал Царю ночью, когда они квасили в его каюте.

Но яд и сработал бы ночью – вряд ли уролог дожил бы до рассвета. А он умер в двенадцатом часу дня! Чтобы получить такое отсроченное действие яда, надо здорово соображать, иметь целую лабораторию для создания белка-носителя, чтобы яд освобождался медленно. Это фантастическая подготовка! И какой смысл готовить кому-то отсроченную смерть? Почему нельзя просто отравить, и все?

Когда Петр вышел из душа, Элла протянула ему махровое полотенце. Она тоже с трудом приходила в себя после трагической новости, выглядела чужой и подавленной.

– Вчера я с ним танцевала пару раз, – сообщила она бывшему супругу, когда тот, растеревшись полотенцем, облачился в спортивный костюм. – Пока ты курил на палубе.

– Интересно, – насторожился Петр. – Почему я не знаю об этом?

– Так, ничего не значащая болтовня, тебе не интересно.

– И все же, поделись. Может, заинтересует.

Элла уселась по-турецки на диван, уставилась в потолок, как бы размышляя, что можно говорить бывшему мужу, а что нельзя.

– Ну, что я ему вроде как понравилась. Он знает, что мы в разводе, но смотрим друг на друга как влюбленные… Поэтому он не станет вмешиваться.

– Это я слышал от него.

– Еще… Вроде у него кто-то умер. Отец как будто. Прошли похороны. Сейчас у него бзик, идея фикс – поставить красивый памятник. Чтобы лучше всех, чтобы отличался от других.

Элла продолжала говорить, а Петр нервно сцепил пальцы: похоже, развязывался еще один узелок, не суливший приближения к разгадке.

– И Царь смотрел в Интернете различные памятники? И кое-что скачивал себе на смартфон, так?

– Так. Откуда ты знаешь?

– Мне он говорил то же самое, – решил соврать Петр, прохаживаясь по каюте.

Выходит, памятник на могиле Ревзиной – всего лишь выбранный Царегородцевым вариант для могилы своего отца. Все возвращается на круги своя, на исходные позиции? Он снова в начальной точке?

Но почему убит Царь? Он – свидетель? Он что-то видел ночью и поплатился за это? Однако он не пошел докладывать, все на допросе отрицал, дескать, не видел ничего, квасили с Михасем всю ночь напролет.

Может, Невидимка предложил ему внушительную сумму денег за молчание? Нуждался ли Царь в деньгах? Возможно! Взять хотя бы памятник на могилу отцу. Это недешевое дело.

Царь был уверен, что с ним ничего не случится, такого здорового завалить невозможно. Спокойно спал, ел, пил, ожидая кругленькую сумму на счет. И – вот результат этой самоуверенности – отравление.

Плюс предсмертная записка, указывающая на Трегубова.

Фигурантов становится все меньше, но ясности это не прибавляло. Наоборот, все становилось еще запутанней.

Петр сел на диван и обхватил голову руками: не потому ли возмездие настигло Хмельницкую спустя пять лет, что Невидимке требовалась длительная подготовка, просчет вариантов, анализ возможных осложнений?

Похоже, он основательно подготовился. Три трупа на теплоходе, и никаких подозрений относительно того, кто бы мог такое замутить, не вырисовывается. Не каждому такое под силу!

Ответы

Размышления его прервали крики: «Пустите меня, я сказала, пустите!»

В следующий миг дверь каюты распахнулась, и на пороге появилась растрепанная и испуганная староста. Очки она почему-то держала в руке.

– Это правда, Элла? Петь? Царегородцева укокошили? Что ж это творится!

Петр не успел ничего ответить, только развел руками. Этот жест и замешательство были истолкованы Аленой по-своему, она буквально взвыла, кружась на одном месте:

– Ужас Амитивиля, бли-ин! Проклятие какое-то! Что творится! Я больше в свою каюту не пойду, я боюсь, слышите? Боюсь! Одна не останусь!