Книга Операция `Раскол` - Стюарт Стивен

Полный надежд, Клемент Готвальд вступил в должность президента. Он был достаточно умен и опытен, чтобы знать, что Иосиф Сталин будет жадным и требовательным союзником. Но он полагал, что сможет сговориться со Сталиным, и в течение некоторого времени это ему удавалось. Поскольку Готвальд обладал искусством политического маневрирования, операция «Раскол» потерпела здесь неудачу, причем именно в той европейской стране, где ее успех казался предопределенным. Если у Вашингтона были некоторые сомнения в том, что им удастся убедить венгров или поляков восстать, то в отношении чехов у них не было таких сомнений. В условиях, когда на чешской земле не дислоцировались части Красной Армии, гордые своими традициями, привыкшие к западному образу жизни чехи, как полагали, в любой момент после захвата власти коммунистами готовы были восстать и свергнуть правительство, которое большинство из них считало незаконным. Готвальд и его жесткий и способный помощник Рудольф Сланский также это знали и учиняли расправу при малейшем признаке назревавшего восстания. Вся тяжесть того, что Сланский называл «твердым курсом», легла на средний класс. По оценке руководства, средние классы не очень хорошо среагировали на «путч». Многие бежали за границу и активно выступали против чешского правительства там. Были раскрыты случаи передачи государственных секретов западным дипломатам. (Измена потеряла характер преступления, так как многие считали, что само правительство пришло к власти в результате предательского сговора.) Насколько серьезной была обстановка, свидетельствует заявление министра социальных дел, которое он сделал через 3 месяца после государственного переворота, о том, что тысячи людей подверглись «чистке». Эта цифра не включала тех, кто убежал за границу. По данным министра, более 9500 человек были уволены: 5800 человек работали на национализированных и частных предприятиях, 2500 были государственными служащими, остальные 1432 человека перешли на другую работу. Большинство тех, кто потерял в это время работу, составляли мужчины и женщины, отказывавшиеся принять новый коммунистический режим, внезапно пришедший к власти.

В июле 1948 года, через 6 месяцев после переворота, средние классы решили, что с них достаточно, и организовали крупнейшую антикоммунистическую демонстрацию, когда-либо происходившую в какой-либо коммунистической стране.

Любому, кроме чехов, может показаться любопытным, как это произошло. Дело в том, что еще во второй половине XIX века была создана чешская спортивная организация, превратившаяся в обобщенный символ чешского национализма, враждебного старой габсбургской монархии. Эта организация называлась «Соколы», и она скоро стала не только массовой, но в период Первой Республики (1918-1938 гг.) превратилась в националистическое политическое движение, имевшее влияние, далеко выходившее за рамки его формальных целей. Руководители организации в политическом плане обычно занимали правые позиции, а ее члены большей частью принадлежали к среднему классу. До войны коммунисты пытались создать свою соперничающую организацию. Тем не менее «Соколы» настолько прочно укрепились, что даже после «путча» казалось невозможным, чтобы их ежегодный недельный конгресс в Праге не состоялся, как обычно, и чтобы президент республики не стоял бы на трибуне, принимая их парад.

Но этот парад, в котором участвовали около 4000 спортсменов, быстро превратился в крупную антиправительственную демонстрацию. Совершенно неожиданно в руках многих участников парада оказались неизвестно откуда американские, английские и, что особенно знаменательно, югославские флаги. Стали раздаваться возгласы в честь бывшего президента Бенеша и маршала Тито. В знак презрения многие «Соколы», участвовавшие в марше, отвернулись при прохождении трибуны, где стоял Готвальд.

Через 3 месяца «Соколы» организовали еще более впечатляющую демонстрацию, на этот раз на похоронах социал-демократа Бенеша. Только недавнее ознакомление с документами по внутреннему положению Чехословакии показало, насколько значительным было в действительности контрреволюционное движение. «Соколы» решили, что нельзя допускать, чтобы похоронами руководили коммунисты, и буквально тысячи людей попытались проникнуть в Прагу и физически вырвать руководство похоронами у властей. Если бы им это удалось, то искры контрреволюции не были бы погашены.

Но полиции удалось не подпустить демонстрантов, и похороны проходили, как было запланировано.

Через два дня после похорон, 9 сентября, Рудольф Сланский, первый секретарь партии, сказал на заседании президиума Центрального комитета партии:

«…Реакционеры хотели использовать похороны как предлог для провокаций в широком масштабе, чтобы достичь того, чего не сумели добиться в феврале.

Похороны превратились в антиправительственную демонстрацию. Она охватила примерно 100 тысяч человек; несмотря на опубликованные предупреждения, в Прагу прибыло большое число людей. Мы правильно охарактеризовали это дело как попытку путча. Это именно то, во что должны были превратиться похороны. Реакционеры хотели добиться господства на улицах. Были изданы листовки, призывающие людей к открытой борьбе, к занятию министерств, железнодорожных станций, почтовых учреждений и т. д.».

Это было наиболее значительное выступление против власти коммунистов, когда-либо происходившее в Восточной Европе. Оппозиционеры, став жертвами своей собственной и американской пропаганды, полагали, что стоит им только проявить инициативу, как народ стихийно вместе с ними восстанет и сбросит московское иго. Но, как показали послевоенные выборы, средний заводской рабочий являлся верным коммунистам, приученный верить, что все экономические недостатки, так больно бьющие по нему, являются следствием слишком малого, а не слишком большого распространения коммунизма.

Таким образом, контрреволюция потерпела провал, а Сланский извлек соответствующие уроки. «…Рабочие требуют принятия решительных мер против реакционеров, – говорил он. – По моему мнению, наступление на контрреволюцию весьма своевременно. Правительством будет принят закон в защиту республики… Это хорошо, но я рекомендую, чтобы был принят закон об исправительно-трудовых лагерях». Не все на том секретном заседании были согласны со своим первым секретарем, но в последующие месяцы чешский народ на своих плечах все сильнее и больнее ощущал кнут Сланского.

Менее жесткий Готвальд придерживался мнения, что социализм не обязательно означает полицейское государство, политических заключенных и полный набор инсценированных процессов. И он убедил Сланского придерживаться более умеренного курса. Из-за этой первоначально смелой позиции Готвальда Чехословакия смогла избежать тех потрясений, которые вызвала операция «Раскол» в соседних с ней странах.

И все же Даллес и его коллеги продолжали верить в то, что если контрреволюция и возникнет где-нибудь, то это будет в Чехословакии. У большинства членов партийного руководства и правительства Чехословакии отсутствовала та полнейшая беспощадность, которая была характерна для коммунистических лидеров в других странах; и эта слабость (так Даллес характеризовал эту особенность) могла быть использована. Использование в операции Ноэля и Германа Филдов делало Чехословакию еще более естественной целью. Ведь они имели большое число друзей и знакомых в Праге, многие из которых занимали высокое положение в партии и правительстве. Но Даллес просчитался. Именно те традиции, которые он надеялся использовать, придавали чехам волю к сопротивлению. Они не считали Ноэля Филда особо опасной фигурой, и потребовались уговоры генерала Белкина, чтобы они организовали его арест. Они с явным нежеланием передали Ноэля Филда венграм и совсем неохотно разрешили увезти в Будапешт Гезу Павлика и его жену, потребовав их возвращения. Более того, когда Павлик отказался от своих признаний, заявив, что они были вырваны у него венграми под пыткой, чехи были склонны верить ему и обращались с ним настолько хорошо, насколько это позволяли обстоятельства.