Книга Майя. Загадки великой цивилизации - Дэвид Дрю

Этот русский ученый никогда географически не приближался к империи майя. Воевавший в Красной Армии Юрий Кнорозов в 1945 году вместе со своим подразделением оказался в Берлине. Волей случая он очутился на заднем дворе Германской Национальной библиотеки, где в огромных кострах погибали тысячи книг, в том числе бесценные раритеты. Внимание красноармейца привлек фолиант, еще не успевший обуглиться. Мыском сапога Кнорозов отбросил книгу от костра, а затем поднял с земли, чем предопределил не только свою дальнейшую судьбу, но и прогресс майяологии как науки. Спасенный фолиант оказался собранием Дрезденского, Парижского и Мадридского кодексов.

По окончании Великой Отечественной войны Кнорозов продолжил обучение в Московском университете, где до призыва на фронт изучал древнеегипетские иероглифы. Теперь же он полностью сосредоточился на письменах майя, а точнее, взялся с молодым задором за расшифровку таинственной майяской письменности. В первую очередь, Юрий Валентинович обратился к отчету Диего де Ланда «Сообщение о делах в Юкатане», в котором его заинтересовал так называемый «алфавит» языка майя.

Молодой русский ученый пришел к выводу, как и многие до него, что знаки «алфавита» де Ланда настоящим алфавитом не являются. Однако в отличие от предшественников он не счел их бессмыслицей. Тот же Эрик Томпсон призывал изучать лишь календарные знаки, а все остальное он назвал «недоразумением и путаницей».

Юрий Кнорозов

Кнорозов с таким мнением не согласился, он посчитал, что де Ланда неправильно понял своего информатора — Гаспара Антонио Чи. Когда в середине XVI в. испанский миссионер решил составить алфавит языка майя, он совершенно логично попросил своего майяского визави написать против каждой буквы испанского алфавита иероглифический эквивалент. Ланда громко и внятно озвучивал каждую испанскую букву, а Гаспар Антонио Чи добросовестно вписывал те иероглифы, которые, по его мнению, лучше всего соответствовали названным буквам. Строго говоря, Диего де Ланда произносил все-таки слоги: как правило, название большинства букв состоит из двух звуков. Понял это и Кнорозов. Он решил, что «майяский» алфавит де Ланда — не что иное, как некий список иероглифов (причем далеко не полный!), звучащих так же, как испанские слоги. Таким образом, если иероглифический знак из перечня де Ланда обозначает реальное слово или его часть, то звучание этого иероглифа нам известно.

Далее ученый предпринимает следующие шаги: он подсчитывает, сколько знаков было в письме майя, число их повторов и частоту употребления в рукописях. Он установил, что последняя гласная последнего слога выпадает, и назвал этот принцип «сингармонией». По этому принципу слово, обозначаемое двумя иероглифами «ку», должно читаться «кук», а не «куку».

Русский ученый проверил свои идеи на текстах найденных кодексов. Считалось, что они написаны на юкатекском наречии языка майя за несколько столетий до испанского вторжения. Необходимо отметить, что существовало достаточно юкатекских словарей, лексикон которых не должен был отличаться от лексикона кодексов. Структура кодексов такова, что многочисленные изображения богов, животных и жанровых сцен сопровождаются поясняющими текстами — в идеале, это должно было облегчить их расшифровку. Некоторые иероглифы выступали практически в роли «ярлыков» к соответствующим, вполне однозначным изображениям. Тактику и ход мыслей Юрия Кнорозова поясним на простом примере. Одним из ключевых рисунков, или ярлыков, для него стало изображение индюка в Мадридском кодексе. На юкатекском диалекте в XVI в. слово «индюк» звучало как «кутц». Просматривая алфавит де Ланда, Юрий Валентинович обратил внимание, что один из иероглифических знаков, соответствующий испанской букве «q» (то есть «ку»), одновременно является префиксом для иероглифа, однозначно обозначающего индюка. В соответствии с принципом сингармонии основной знак этого иероглифа должен был звучать как «тцу». Затем, в Дрезденском кодексе Кнорозов обратился к состоящему из двух знаков иероглифу, однозначно обозначавшему собаку.

В этом слове первый иероглифический знак (префикс) идентичен второму знаку в иероглифе, который обозначает индюка, и теоретически должен звучать как «тцу». Основной же знак иероглифа имелся в списке де Ланда и был помечен испанским слогом «луж Именно слово «тцуль» переводилось как «собака» во всех старых юкатекских словарях. Таким образом, Кнорозов блестяще определил транскрипцию для двух древних иероглифов: «кутц» — индюк и «тцуль» — собака.

Разработанный метод позволил Кнорозову развить успех. Так, зная, как выглядит иероглифический знак «ку», ему удалось выяснить звучание знака «чу». Знаки «ку» и «чу» составили иероглиф «куч», что переводится как «ноша», «груз», «тяжесть». Этот иероглиф фигурирует в кодексах рядом с изображением некой богини, несущей тяжелую ношу. Знак «чу» Кнорозов обнаружил и в иероглифическом блоке «чу-ка-а» («пленный», «был пленен»), помещенном над изображением некоего плененного бога. Смысл этого иероглифа подтвердила и Татьяна Проскурякова на примере йашчиланской сцены пленения с участием правителя Птицы-Ягуара.

Метод Кнорозова кажется донельзя простым, даже примитивным — невероятно, почему никто до этого не додумался раньше. Значит ли это, что Кнорозов смог бы составить полный иероглифический словарь языка майя и перевести все тексты до единого? Не все так просто. Фонетическая и лексическая расшифровка майяских текстов продолжается и по сей день. Не забудем, что де Ланда записал лишь ограниченное число иероглифических знаков, которые зачастую весьма приблизительно соответствуют буквам испанского алфавита. Многие иероглифические знаки и целые блоки не поняты до сих пор. Кнорозов пришел к выводу, что письмо майя не является пиктографическим или слоговым — это типичная иероглифическая письменность сродни древнеегипетской или китайской.

«В письменности майя, как и в других иероглифических системах письма, употребляются знаки фонетические (алфавитные и слоговые), идеографические (обозначающие целые слова) и ключевые (поясняющие значение слов, но не читающиеся)».

Первую свою статью Юрий Кнорозов опубликовал в 1952 году в журнале «Советская этнография». Статью предваряло короткое вступление (написанное, конечно, не им), где осуждались империалистические академики, а также восхвалялась сталинская наука. Естественно, на Западе эта статья не встретила восхищения — не забудем, начиналась холодная война. Сам Кнорозов поступил довольно мудро: он не стал безапелляционно продвигать свою теорию сингармонии и оставил в статье место для критики и сомнений. Критики не заставили себя долго ждать: выяснилось, что принцип Кнорозова «работал только на короткой дистанции», и при дальнейшей работе он нарушал свои же собственные правила. Особенно свирепствовал Эрик Томпсон, энергично выискивавший в умозаключениях «дерзкого русского» слабые места. Он считал, что Кнорозов предлагает полностью фонетическую систему, что, конечно же, мировое научное сообщество принять не могло. В ходе дальнейших исследований Юрий Валентинович отказался от идеи голого фонетизма, что тотчас получило одобрение широких академических кругов и таких корифеев, как Майкл Коу (его жена переводила работы Кнорозова) и лингвисты Флойд Лаунсбери и Дэвид Келли.