Книга Бухара в Средние века. На стыке персидских традиций и исламской культуры - Ричард Фрай

Трудно определить, имел ли простой народ лучшие условия жизни при Саманидах, чем при Караханидах. Серебряный кризис продолжался до самого монгольского нашествия, и если внешняя торговля является хорошим показателем благосостояния этого периода, то здесь, определенно, наблюдался спад товарообмена с Восточной Европой. Практически полное отсутствие послесаманидских монет в русских и скандинавских кладах указывает на приостановку торговли. Это происходило параллельно с падением Хазарского каганата на Северном Кавказе и вторжением в южнорусские степи тюркских племен, известных как кипчаки и половцы. Для этого времени, которое многие исследователи описывают как эпоху упадка, характерно быстрое разрастание числа банд разбойников, айяров, плюс кочевые тюркские племена по всему Ближнему Востоку. Удивительно, но, как мы видели на примере расцвета искусств при Караханидах, так и повсюду в Иране период между падением Саманидов и монгольским нашествием стал временем высокой литературной, особенно поэтической, активности. Только в одной восточной части Ирана можно упомянуть о Санаи, Муиззи, Омаре Хайяме и Анвари как о поэтах, творивших именно в этот период времени.

С нашей точки зрения, наиболее значительной чертой истории Караханидов, возможно, стало расселение тюркских племен на землях Трансоксианы. Разумеется, процесс смешения и ассимиляции тюркоязычного и ираноязычного населения длился многие столетия, однако согдийцы, хорезмийцы и другие народности довольно скоро стали говорить на тюркском (и иранском) языке. Как нам известно из аль-Кашгари и других источников, в Средней Азии XI столетия говорили на множестве тюркских диалектов. Различные иранские диалекты, даже свойственные сельской местности, заложили основу персидского языка; таким образом, будущее положение дел находилось в процессе формирования уже в караханидский период. Когда в конце XV в. в Трансоксиану с севера вторглись узбеки, им оставалось только дать свое имя уже существовавшему Туркестану. Мне также хотелось бы подчеркнуть ту важную роль, которую сыграли тюрки в переходе с персидского стиля дари на среднеазиатский фарси. Гибрид арабского с персидским при Караханидах, похоже, развивался ускоренными темпами, что можно приписать усиливавшемуся влиянию как религиозных лидеров, так и медресе. Более того, тюркские правители могли предпочитать арабо-персидское смешение в языке их персидских подданных как по политическим, так и по религиозным соображениям.

Остается обратиться к иранскому наследию в Бухаре и Трансоксиане. Если припомнить, что до прихода ислама территория Ирана, по сути, делилась на две основные части – на западную с центром в провинции Фарс и на восточную с центром, по крайней мере на какое-то время, в Балхе, – то можно лучше проследить положение Бухары в перспективе исторического развития. До арабского завоевания южный вектор Бухары был направлен на Балх и, через Гиндукуш, в Индию. Империи кушанов и эфталитов устанавливали политические рамки культурных и этнических особенностей этого вектора. Если рассматривать обширную восточноиранскую культурную область как нечто единое относительно ее географического положения, торговли и торговых связей, то можно назвать четыре главных оазиса, имевшие различную ориентацию. Балх предпочитал торговлю с Индией, Самарканд отправлял купцов в Китай, Хорезм поддерживал контакты с Северным Кавказом и Поволжьем, а Бухара имела тесные связи с Мервом и империей Сасанидов на западе. Возможно, Бухара находилась под более сильным западноиранским влиянием, чем остальные, и впоследствии, при мусульманском правлении, город приобрел особую роль в слиянии Западного и Восточного Ирана. Арабы стали не просто преемниками Сасанидов, они расширили границы значительно дальше своих предшественников. В результате они поместили все иранское культурное пространство под единую крышу халифата. А Бухара стала одним из центров – если вообще не главным центром – слияния Запада с Востоком. Она также служила арабской крепостью в Трансоксиане, где постоянно находился большой арабский гарнизон. И такое ее положение должно было создать ядро, или основу, благодаря которой Бухара заслужила свою репутацию «купола ислама на Востоке». Бухара стала местом встречи трех культур, а не только двух, как в других местах; западноиранской, арабско-мусульманской и восточноиранской. Это, с моей точки зрения, стало главной причиной того, что она превратилась в величайший центр достижений X в.

Необходимо подчеркнуть, что при тщательном рассмотрении трех культур их вычленение следует понимать лишь в общих терминах, поскольку во многом они пересекались, а географические границы были по большей части искусственными или условными. Тем не менее мне кажется, что удачное сочетание трех культурных линий в средневековой Бухаре подготовило почву для восхода той цивилизации, которая может быть названа новоперсидским ренессансом, когда внимание концентрировалось на языке и литературе, то есть на восточной исламской культуре, когда интересовались мышлением и искусством. И организованный мистицизм суфиев, и система высшего образования (медресе) пришли из Восточного Ирана. Как и Ибн Сина, аль-Бируни, Фирдоуси и многие другие. Мировая цивилизация, которую мы называем исламской, чрезвычайно обязана Бухаре и Трансоксиане, которые стали местами, где тюрки впервые получили образование, когда влились в исламский мир.

Первая исламская – тюркская – империя Караханидов, правившая в Трансоксиане, отличалась от государства Газневидов, которое по сути своей являлось иранским с тюркскими правителями. Используя термин «иранское», я имею в виду то новое сочетание, которое сложилось к 1000 г. н. э. из древних восточных и западных иранских традиций плюс традиции арабского ислама. Это стало великим достижением, в котором приняли участие и тюрки, когда они обратились в ислам; и сами тюрки привнесли новую составляющую в этот «плавильный котел». Новый сплав сформировался вначале в Средней Азии, где позднее произошло отмежевание от иранской культуры. Поскольку после монгольского завоевания колесо истории, похоже, сделало новый оборот, то после краткого периода единения Средняя Азия и Трансоксиана снова оторвались от запада и образовались две области – точно так же, как и в доисламские времена. Только теперь это были не восток и запад, а Средняя Азия со смешением тюркской и панъиранской культур в противовес чисто панъиранскому пространству на плато. И обе эти области с течением времени все дальше отдалялись друг от друга. При Сефевидах шиизм стал государственной религией на Иранском плато, и произошло своего рода изъятие тюркской составляющей из «плавильного котла». Однако в Трансоксиане, вместе с экспансией узбеков, развивались совершенно противоположные процессы – усиление тюркского элемента и ортодоксального суннизма. Таким образом, по сути возродились доисламские различия между востоком и западом, которые сохранились и по сей день.

При узбекских правителях Бухара пережила возрождение, только оно было чисто местным, без влияния на иранский или персидский мир. Прежнее единство кануло в Лету. Часть прекраснейшего архитектурного наследия Бухары датируется периодом узбекского правления, и с XVI по XVIII столетие наблюдался экономический и культурный рост города. До этого времени, при Тимуре (Тимур ибн Тарагай Барлас (1336–1405) – из монгольского племени барласов; среднеазиатский полководец и завоеватель, сыгравший существенную роль в истории Средней, Южной и Западной Азии, а также Кавказа, Поволжья и Руси; в 1370 г. основал империю Тимуридов со столицей в Самарканде; не будучи Чингисидом, Тимур формально не мог носить ханский титул, поэтому всегда именовался лишь эмиром. – Пер.) и его наследниках Бухара также процветала, хотя и в меньшей степени, что столица Тимура, Самарканд. При Тимуре происходили интересные события; например, Баха аль-Дин Накшбанди, умерший в 1388 г., основал в Бухаре знаменитый орден дервишей, Накшбандию (одно из двенадцати братств суннитского толка; члены ордена носят колпаки преимущественно белого цвета. – Пер.). Однако подробное изложение истории Бухары от монгольского нашествия до наших дней должно стать совсем другой, более объемной работой. Домонгольский период изложен мной лишь поверхностно, и при этом много интересных событий было пропущено. История евреев Бухары и марранов, то есть иудеев-мусульман, вообще требует отдельной монографии. По-видимому, евреи довольно давно проживали в Бухаре, хотя место их происхождения неизвестно. По-видимому, вплоть до наших дней они являлись важной составляющей населения. Подобно евреям Ирана, они принимали участие и внесли свой вклад в господствующую цивилизацию, пользуясь персидским как собственным языком общения. Существование различных слоев общества принявших ислам евреев является замечательным примером смешения и способности к адаптации еврейского народа.