Книга Гений - Мари Лу

Я подскакиваю к цилиндру и бью по нему кулаком, надеясь отчасти, что он разобьется, хотя и вижу, что толщина его не менее фута, он пуленепробиваемый. Несколько секунд я даже сомневаюсь, что мальчик меня слышит. Но тут его глаза открываются. Мутные, они безумно мечутся, наконец пытаются остановиться на мне.

Я не сразу осознаю, что мальчишка вовсе не Иден.

Разочарование горечью обжигает мне язык. Он такой маленький, наверное, ровесник моего брата, что лицо Идена возникает перед моим взором и не желает исчезать. Значит, есть и другие, пораженные необычным штаммом чумы? Да, конечно, это более чем логично. С чего бы вдруг у Идена, одного на всю страну, проявился этот штамм?

Мы с мальчиком некоторое время смотрим друг на друга. Он видит меня, но, похоже, не может прогнать с глаз туман; он щурится, напоминая мне близорукую Тесс. Иден. Я вспоминаю, как от чумы сочились кровью его радужки… судя по тому, как мальчик за стеклом пытается разглядеть меня, он почти ослеп. Такой же симптом, скорее всего, мучает и моего брата.

Внезапно ребенок выходит из транса и со всей скоростью, на какую способен, ползет ко мне и прижимает обе руки к стеклу. Глаза у него бледные, матово-карие, а не зловеще-черные, как были у Идена, когда я видел его в последний раз, но нижние половинки обеих его радужек темно-алые от крови. Означает ли это, что мальчик — или Иден — идет на поправку и кровь отливает от глаз? Или наоборот, ему становится хуже, потому что кровь к глазам приливает? Радужки Идена были целиком заполнены кровью.

— Кто там? — спрашивает пленник.

Стекло приглушает голос. Он все еще толком не видит меня. Даже с такого малого расстояния.

Я тоже выхожу из транса.

— Друг, — отвечаю я хрипло. — Я хочу освободить тебя.

Стоит ему услышать мои слова, как его глаза широко распахиваются, на маленьком лице расцветает надежда. Я шарю руками по стеклу в поисках чего-нибудь, что открывает треклятый цилиндр.

— Как эта штука действует? Она безопасна?

Мальчик бьется о стекло. Он в ужасе.

— Помогите, пожалуйста! — восклицает он дрожащим голосом. — Выпустите меня отсюда, пожалуйста, выпустите!

Его слова ранят сердце. Может быть, то же самое происходит сейчас с Иденом, он в ужасе, он ослеп, ждет в каком-нибудь темном вагоне, когда я его спасу? Необходимо вызволить мальчика. Я прижимаюсь к цилиндру и говорю:

— Постарайся успокоиться, малыш. Ты меня слышишь? Не паникуй. Как тебя зовут? Из какого города твоя семья?

По лицу мальчика текут слезы.

— Меня зовут Сэм Ватанчи, моя семья живет в Хелене, штат Монтана. — Он яростно трясет головой. — Они не знают, где я. Вы можете им сказать, что я хочу домой? Вы можете?..

Ничего я не могу. Я совершенно беспомощен, черт меня побери. Мне хочется пробить металлические стенки вагона.

— Я сделаю, что смогу. Как открывается этот цилиндр? — снова спрашиваю я. — Если я его открою, ничего не случится?

Мальчик лихорадочно показывает на другую сторону цилиндра. Я вижу, как он изо всех сил сдерживает страх.

— Ладно… ладно. — Он замолкает, пытаясь думать. — Ничего не должно случиться. Там есть какая-то штука, на ней что-то набирают. Я слышу, как оно пикает, а потом труба открывается.

Я бросаюсь к месту, на которое он показывает. То ли у меня разыгралось воображение, то ли я и в самом деле слышу топот бегущих ног.

— Тут что-то вроде стеклянного экрана, — говорю я.

По нему тянется красная надпись «ЗАПЕРТО». Я стучу по стеклу. Глаза мальчика реагируют на звук.

— Есть какой-то пароль? Ты его знаешь?

— Я не знаю! — Малыш вскидывает руки, рыдания искажают его слова. — Пожалуйста, только…

Черт побери, он так напоминает мне Идена. От его рыданий в моих глазах собираются слезы.

— Ну-ну, — успокаиваю его я, пытаясь говорить уверенным тоном; нужно владеть собой. — Подумай-ка. Еще эту штуку как-нибудь открывали, кроме как паролем?

— Я не знаю, — качает он головой. — Не знаю!

Представляю, что сказал бы Иден, будь он на месте этого мальчика. Он бы сказал что-нибудь техническое, он ведь маленький инженер и всегда думает, как инженер. Например: «Есть у тебя что-нибудь острое? Попытайся понять, как это открыть вручную».

Так, спокойнее. Я беру нож, который всегда ношу на поясе. Я видел, как Иден разбирал всякие гаджеты и перемонтировал внутри проводки и схемы. Может, и мне попытаться?

Я помещаю лезвие в крохотную щель в кромке панели и осторожно нажимаю на нее. Ничего не происходит, и я давлю сильнее — лезвие сгибается. Не получается.

— Слишком плотно посажено, — бормочу я.

Если бы здесь была Джун. Она бы в два счета сообразила, как работает замок. Мы с мальчиком на несколько мгновений погружаемся в молчание. Он роняет подбородок на грудь, его глаза закрываются. Он знает: открыть цилиндр невозможно.

Я должен его спасти. Должен спасти Идена. От отчаяния хочется кричать.

Нет, дело тут не в воображении, я слышу топот бегущих солдат, они приближаются. Вероятно, проверяют вагоны.

— Поговори со мной, Сэм, — прошу я. — Ты болен? Что с тобой делают?

Мальчик вытирает нос. Свет надежды на его лице уже погас.

— Кто вы?

— Человек, который хочет тебе помочь, — шепчу я. — Чем больше ты мне расскажешь, тем легче мне будет разобраться.

— Я уже не болен, — тараторит Сэм, словно понимая, что наше время истекает. — Но они говорят, у меня что-то такое в крови. Называют спящим вирусом.

Сэм замолкает, задумывается.

— Они дают мне лекарства, чтобы я опять не заболел. — Он трет слепые глаза, беззвучно умоляя меня спасти его. — На каждой остановке мне делают анализ крови.

— Ты знаешь, в каких городах уже побывал?

— Не знаю… Слышал раз название Бисмарк… — Голос мальчика смолкает, он задумывается. — Янктон…

Оба — прифронтовые города в Дакоте. Я думаю о транспорте, в котором его перевозят. Вероятно, здесь поддерживается стерильная среда, чтобы люди могли заходить и брать кровь на анализ, а потом смешивать ее с каким-нибудь активатором спящего вируса. Трубки в его руках, вероятно, предназначены для питания.

Я думаю, его используют как биологическое оружие против Колоний. Его превратили в лабораторную крысу. Как и Идена. Мысль о том, что и моего брата вот так возят, грозит парализовать меня.

— Куда тебя повезут дальше? — спрашиваю я.

— Я не знаю! Я просто… хочу домой!

В какое-то место близ границы. Я могу только догадываться, сколько еще таких детишек катают туда-сюда вдоль линии фронта. Представляю Идена, свернувшегося в таком же вагоне. Ребенок плачет, но я заставляю себя оборвать его: