Книга Борис Рыжий. Дивий камень - Илья Фаликов

Википедия сообщает о том, что премия за стихи в 1999-м не присуждалась, оговаривая факт поощрительного приза Борису Рыжему. Это не совсем так, потому что жюри все-таки присудило этот выигрыш Борису — за дебют. Да, ему выдали 2 тысячи долларов. Не 12 001. Но такой расклад образовался в результате спора внутри жюри.

Дело было так.

В море публикаций 1999 года я обнаружил подборку Бориса Рыжего «From Sverdlovsk with love» («Знамя», № 4). Это были восхитительные стихи. Пришел новый поэт.

Приобретут всеевропейский лоск слова трансазиатского поэта, я позабуду сказочный Свердловск и школьный двор в районе Вторчермета. Но где бы мне ни выпало остыть, в Париже знойном, в Лондоне промозглом, мой жалкий прах советую зарыть на безымянном кладбище свердловском. Не в плане не лишённой красоты, но вычурной и артистичной позы, а потому что там мои кенты, их профили из мрамора и розы. На купоросных голубых снегах, закончившие ШРМ на тройки, они споткнулись с медью в черепах как первые солдаты перестройки. Пусть Вторчермет гудит своей трубой. Пластполимер пускай свистит протяжно. А женщина, что не была со мной, альбом откроет и закурит важно. Она откроет голубой альбом, где лица наши будущим согреты, где живы мы, в альбоме голубом, земная шваль: бандиты и поэты.

Да, это риторика, слёзная героика, отчетливая рефлексия на советскую хрестоматию — разительная разница и неприкрытая связь с такими, например, стихами Николая Майорова, двадцатитрехлетним павшего на фронте в феврале 1942 года:

Мы были высоки, русоволосы. Вы в книгах прочитаете, как миф, О людях, что ушли не долюбив, Не докурив последней папиросы.

(«Мы», 1940)

Скажу сразу. Никакой я не первооткрыватель Рыжего. Наверняка первей был Дмитрий Сухарев, сказавший уральцу, уроженцу Копейска Андрею Крамаренко:

— На Урале появился гениальный поэт.

— Нет тут гения.

— Есть!

Москве — и тем самым всей стране — Бориса Рыжего предъявила Ольга Ермолаева, долгие годы отвечающая в «Знамени» за поэзию. Ее молодые стихи в свое время поддержал Леонид Мартынов, она знает цену подобной поддержке. Ту подборку, о которой речь, напечатала она, перед этим отбив телеграмму автору: будет публикация. Все шло головокружительно быстро — он прислал стихи в журнал в декабре 1998-го, а в апреле увидел себя на его страницах. Так не бывает. Сам Борис сказал о том, что подборка «около года лежала в другом журнале», и Алексей Пурин подтвердил в нашем с ним недавнем разговоре: да, те стихи ждали своего часа у нас в «Звезде». Повторю: Ольга Ермолаева, журнал «Знамя». Она увидела в Борисе Рыжем поэта вертикального взлета, подобного вертикальному взлету самолета, без разбега. Началось беспрерывное телефонное общение. Его интересовало, правильно ли он пишет. Он звонил и звонил. Борис Борисыч, вы не разоритесь? Называла она его именно так. Существует их парный фотоснимок той поры, на котором поэт зафиксирован во всей красе лирического автогероя — со свежими боевыми отметинами на лице. Правда, Леонтьев лукаво улыбнулся на сей счет, махнув рукой: это не то, чем кажется. Вроде знаменитого шрама.

О. Е. Рыжий посвятил позже эту вещь:

В Свердловске живущий, но русскоязычный поэт, четвёртый день пьющий, сидит и глядит на рассвет.

Промышленной зоны красивый и первый певец сидит на газоне, традиции новой отец.

Он курит неспешно, он не говорит ничего (прижались к коленям его печально и нежно

козлёнок с барашком), и слёз его очи полны. Венок из ромашек, спортивные, в общем, штаны,

кроссовки и майка — короче, одет без затей, чтоб было не жалко отдать эти вещи в музей.

Следит за погрузкой песка на раздолбанный ЗИЛ — приёмный, но любящий сын поэзии русской.

(«В Свердловске живущий…», 2000)

Еще позже — ее посвящение ему:

Б. Р. Барин, под самым солнцем, под облаком журавли в чудовищном токе воздуха: как нить, как рваная сеть… Рифейский гений с зашитым ртом в приисковой прибрёл пыли, манкируя бездной пространства — где Сетунь, а где Исеть?

Учебный они нарезают, прощальный за кругом круг: о, как далеко под крылами я в дымке земной плыву. Я так же, как Вы, любила в инее виадук, горящую на огородах картофельную ботву, лиственные порталы, рушащиеся вдруг, в башне водонапорной робкий счастливый свет. Я так же, как Вы, испытываю оторопь и испуг, не понимая, сколько мне детских конкретно лет.

Вашей то грубой, то нежной музыкой чищу слух и от чифиря постмодерна отдраиваю бокал: это не рюмка; у бабок моих, у забайкальских старух, так звался сосуд при ручке — немерено чаю вмещал…

Пленительные мерзавцы отдали б за глаз-ватерпас всех баб, и все причиндалы, всё это х… — моё; не знают, как, милый барин, тоскует по Вам/по Вас целующая деревья, Вам преданная ОЕ.

…Упавший со звёзд ребёнок всегда тянет руки в ночь; а шрам на щеке — не с разборки, — от саночек в детстве след.

Составила Вашу книгу: ошеломительны мощь, стремительность восхожденья, исторгнутый горем свет.

1 октября 2005

Загадочное «барин» истолковать несложно: имеется в виду врожденный аристократизм адресата. Ольга Ермолаева составила книгу Бориса Рыжего «Типа песня» (М.: Эксмо, 2006). Стены ее кабинета в «Знамени» — сплошная фотогалерея нашего героя, на внешней стороне двери — его лицо с афиши вечера в Центральном доме работников искусств.

Дмитрий Сухарев в уже цитированном предисловии к книге Рыжего «В кварталах дальних и печальных…» пишет: «Поэт Илья Фаликов описывает свой случай так: едва прочитал — и тут же выдвинул Рыжего на премию, и ее ему тут же дали, несмотря на обилие номинантов».

И это не совсем так. «Тут же» не было. Лонг-лист формировался медленно, не говоря о шорт-листе. В моем дневнике зафиксирован невидимый миру сюжет, не лишенный драматизма. Речь об «Антибукере-99».