Книга Лжедмитрий. На железном троне - Михаил Ланцов

На востоке ситуация была еще интереснее.

Мохаммад, в развитие которого Дмитрий вложил столько сил, не избежал своей судьбы, но лишь отсрочил ее. Вернувшись домой он уже через три месяца был убит по приказу своего отца. Ведь заговорщики, стремящиеся ослабить центральную власть в Персии, никуда не делись. Вот и разыграли сразу все свои заготовки. Опасный парнишка получался. Слишком опасный, чтобы жить. А вместе с ним вырезали и тех командиров, что учились в Москве. Дескать – заговорщики. На деле же – прямые конкуренты корпусу кызыл-баши[64], что стремительно терял влияние. Посему на войну против османов персидская армия выступила в целом очень неплохо вооруженная, но совершенно ничему не обученная. А возглавил ее лично Аббас, который так же, как и его командиры, был ни в зуб ногой в вопросах тактик применения нового оружия.

И как закономерный итог – красивая ловушка.

Османы, имитируя сопротивление, отступали вдоль Междуречья. Раз за разом «проигрывая» сражения. И так было до того момента, когда потерявших бдительность персов не заманили в артиллерийскую засаду. Две сотни бронзовых гладкоствольных орудий «московской отливки» ударили гранатами по компактно расположенной персидской армии.

Аббас погиб, как и многие его люди. А османы, как несложно предположить, вновь захватили много хорошего вооружения. Но главное – предприняли контрнаступление в Междуречье и к июлю уже полностью его заняли, выдавив остатки персидских войск на восток.

Сложилась довольно благоприятная для Стамбула ситуация, несмотря на кошмарную завязку, не сулящую ничего кроме страшного поражения. И вот в этих условиях появляются вестовые с новостью о том, что недалеко от столицы на черноморском берегу полуострова высаживаются войска Императора Руси…

Куда смотрел османский флот? Кара-Давут, что служил капудан-пашой в Османской Империи, находился сильно севернее, прикрывая приморский фланг Дунайской армии. И все было вполне логично. Ведь о «москитном флоте» Дмитрия уже было известно в Стамбуле. Но никому в голову не пришло, что этот сумасшедший решится идти на нем не вдоль берегов, а напрямую…

Выслушав доклад, Кёсем-султан потерла виски и закрыла глаза. Новость была очень дурной.

Капудан-паша очевидно помешать Императору не мог. Как показала практика Шведской и Датской кампаний Дмитрия, особой нужды в непосредственной поддержке флотом его армия не испытывает. А значит, выгрузившись, эти москиты смогут спокойно отойти. Впрочем, это, наверное, и не нужно. Ведь мощные орудия московских пинасов представляли немалую угрозу для галер и галеонов Стамбула. Кара-Давут готовился там, у Дуная к тяжелой и кровопролитной битве, планируя общим натиском сблизиться с этими пинасами и разбить их из тяжелых орудий. Ведь скорлупки же. Нескольких попаданий им вполне было бы достаточно. Сейчас же, не имея необходимости прикрывать десант, пинасы могли действовать намного свободнее. А значит, становились существенно опасней.

Хуже того – в столице почти не было войск. Почти все, что было в Османской Империи, оказалось сосредоточено на границах. Гарнизон столицы – слезы. Одно хорошо – осада Копенгагена говорила о том, что Император Руси не любит штурмовать города. Особенно те, что хорошо укрепились, превратившись в одну сплошную баррикаду…

С этими мыслями она открыла глаза, встала и направилась к Осману II. Она сама ему все расскажет и подскажет, как поступать. Он не посмеет ей возразить. Тем более что Деметрия он боялся словно шайтана. При дворе об этом рыжем монархе столько всяких историй рассказывали. Одна страшнее другой. А ей? Ей нужно было выиграть время, чтобы огромная армия от Дуная успела подойти к Стамбулу…

Глава 7

24 июля 1621 года, окрестности Стамбула

Два легиона действовали очень быстро и слаженно. Еще бы! Они шли освобождать Царьград! Это была не мечта. Отнюдь. Это идея пока еще находилась за пределами их реальности. Даже здесь и сейчас, когда они подходили к городу. Они просто не могли до конца в нее поверить.

Ведь что это значит? Сегодня Царьград, а завтра Гроб Господень!

Конечно, Император не сильно приветствовал чрезмерное религиозное рвение в своих людях, скорее, напротив. Но эпоха накладывала неизбежные отпечатки на психику людей. В конце концов Константинополь был один из древнейших и наиболее значимых столпов христианства. А потому вопросов освобождать его или нет среди простых людей даже не возникал, что православных, что протестантов, что католиков. Посему и русские, и шведы, и ливонцы, и поляки, и литовцы, и лужицкие сербы, и германцы, и померанцы, и многие иные, что служили в его легионах[65] не имели даже тени сомнения в праведности и невероятной значимости данного дела.

И вот они достигли Стамбула.

Император остановил своего коня и со странным, смешанным чувством посмотрел на город, что раскинулся вдали. Ему было как-то не по себе.

Понятное дело, что большую часть своей сознательной юности там, в будущем, он провел за пределами России. То в элитном интернате в Швейцарии, то в путешествиях. Но потом-то он жил в России. И даже немало погрузился в атмосферу военно-исторической реконструкции, а потому сумел заразиться особым отношением к вопросу «Черноморских проливов». Даже не столько ментально, сколько эмоционально.

Дмитрий смотрел на этот город, а в глубине его сознания ворочалось что-то глубинное и неосознаваемое. В той истории Стамбул значил так много для всех русских… Такой далекий и такой близкий. Даже Иерусалим такой ценностью не обладал, имея больше номинативную сакральность, чем ощущаемую. Причем, что любопытно, все это повелось еще с дохристианской поры. Русь всегда воспринимала Византию как некоего наставника и учителя. В одностороннем порядке, разумеется. Что во времена Игоря и Святослава, что после развала Советского Союза. Где-то болезненно, где-то неоправданно, где-то апокрифично. Но факт. Да и сам Дмитрий, выступив два десятилетия назад с острой критикой всего греческого, не смог от него уйти далеко. В духе старой шутки про атеистов, где каждый из них отрицал конкретно свою конфессию, а не Бога в целом, не веру. Дескать, этот атеист православный, а вот тот – католический и не вздумай их перепутать! У них у каждого своя вера!