Книга Русские генералы 1812 года - Яков Нерсесов

Отец полководца, Илларион Матвеевич Кутузов, был военным инженером, генерал-поручиком и сенатором. Активно участвовал в Первой Русско-турецкой войне 1768—1774 гг. Будучи сведущ не только в военной науке, но и в гражданских делах, он приобрел от современников прозвище «Разумная книга».

Р. М. Волков. Портрет М. И. Голенищева-Кутузова. 1829 г.

При его участии был построен Екатерининский канал в Петербурге (ныне канал Грибоедова). Мать, Ефросиния Федоровна Беклемишева, происходила из рода князей Пожарских, следовательно, принадлежала к потомкам князя Дмитрия Ивановича Пожарского, руководителя народного ополчения Смутного времени, изгнавшего в начале XVII в. поляков из Москвы. Родители Михаила, будучи людьми глубоко религиозными, назвали своего первого сына в честь архангела Михаила, военачальника всех небесных сил, победившего Сатану. Уже став генералом, сам Кутузов всегда молился своему небесному покровителю, прося у него победы над врагом.

Кстати, Михаил был вторым ребенком в семье. У него были старшая сестра Анна и младшие брат и сестра – Семен и Дарья.

Брат Семен – выпускник Артиллерийско-инженерного кадетского корпуса – оказался человеком несчастливой судьбы. Он страдал тихим помешательством, хотя и дослужился в армии до чина майора. Но в дальнейшем был вынужден уйти в отставку и остаток жизни доживать в своем селе Федоровское Великолукского уезда.

Семен скончался много позже своего знаменитого старшего брата, в 1834 г. в возрасте 82 лет. Судьбы сестер сложились по-разному:

Анна вышла замуж и умерла в один год с Михаилом Илларионовичем, а Дарья так и осталась в девках и коротала свой век на государеву пенсию в 2 тыс. рублей, испрошенную для нее старшим братом. До конца дней Кутузов заботился о сестрах и брате.

Хотя Кутузов и родился в Петербурге, но детство его прошло на Псковщине. Он рано лишился матери и какое-то время воспитывался доброй и нетребовательной бабушкой. Уже тогда он полюбил долго спать и нежиться. Рано проявив пытливость и предприимчивость, резвость с задумчивостью, он тем не менее не был прилежен в учебе, которая давалась легко, особенно математика и иностранные языки. (Кутузов блестяще владел французским, немецким, польским, шведским и турецким и всю жизнь обожал читать французские романы.) Именно способности к арифметике, геометрии, физике и языкам позволили ему в 1759 г., за полтора года, с блеском окончить артиллерийское отделение Артиллерийско-инженерного кадетского корпуса. Эта школа готовила специалистов военного дела, имеющих законченное образование. Ее воспитанники находились на полном государственном довольствии, получали жалованье и учились, соблюдая строгую дисциплину. Но часть учеников – выходцев из богатых семей, как, например, Кутузов, имели разрешение на домашнее обучение по обязательным дисциплинам. Михаил с самого начал выделялся среди своих сверстников. На него большое влияние оказал один из писателей просветительского толка, статс-секретать императрицы и преподаватель математики Я. П. Козельский, автор труда «Философские предложения».

Будучи одним из лучших выпускников, Кутузов остается на преподавательской работе: помогать Козельскому обучать дворянских «недорослей» арифметике и геометрии. Начав с капрала, он вскоре уже каптенармус, потом – кондуктор. Столь быструю карьеру следует объяснять как отменным образованием, так и протежированием со стороны отца.

В январе 1761 г. Михаила Илларионовича производят в первый офицерский чин (прапорщик) и вскоре по собственной просьбе определяют командиром роты в Астраханский пехотный полк. Для будущего Спасителя Отечества начались полвека строевой службы, походов и войн. Кутузову повезло, он оказывается в полку под началом самого А. В. Суворова, к тому времени прошедшего суровую школу Семилетней войны и отменно себя зарекомендовавшего на невысоких, но командных должностях. «Без толковых учителей совершенных офицеров никогда не получается», – скажет он позднее. За семь месяцев службы в Новой Ладоге Кутузов многому научился и успел проявить такие качества, как смелость, решительность, находчивость, инициативность, хладнокровие. У Суворова он сполна познал суворовскую «науку побеждать», т. е. что такое «тяжело в учении – легко в бою».

Признавая залповый огонь только с близкой дистанции, Суворов отдавал предпочтение штыковому удару. «При всяком случае наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех на свете работают», – учил он. Искусно владеющий штыком и меткой пулей боец, говорил Суворов, обладал в любом бою «двумя смертями». «Береги пулю в дуле! – поучал он солдат. – Трое наскочат – первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун!» Суворов категорически не переносил отступления. Слово «ретирада» он произносил зажмурившись и нараспев. Наотрез отказываясь обучать войска приемам отступления, он не раз бывал опрокинут в бою, но так до конца жизни и не признал отступление как вид обороны. Среди австрийских и прусских генералов – современников Суворова ходили разговоры, что Суворова можно победить, если расстроить его ряды атакующих солдат и заставить отступить, потому что они этому не обучены. Сделать это можно, только заманив русских под удар ложной ретирадой либо очень сильным огнем, который не допустит их сокрушительного штыкового удара. Но на деле так никто и не сумел воспользоваться этими ценными теоретическими советами. Во время учений Суворов всегда стремился к тому, чтобы каждый солдат понимал свой маневр. Он применял жестокий способ обучения, когда два батальона шли в штыки друг против друга. С непривычки такое зрелище вызывало ужас как у очевидцев, так и у участников. При ударе в штыки Суворов приказывал наступающим ни на секунду не задерживаться. При этом как бы силен ни был удар, он не позволял отражающим отойти, только в самый последний миг им следовало поднять штыки вверх, чтобы не заколоть своих. Порой это не получалось, и бывали раненые, порой, смертельно. Зато так вырабатывалась техника штыкового боя, на протяжении всей военной карьеры Суворова бывшая его главным и неотразимым оружием в борьбе с вражескими армиями.

Не менее впечатляюще проходили и учебные кавалерийские атаки против пехоты. Пехота с ружьями, заряженными холостыми патронами, выстраивалась напротив кавалерии так, чтобы каждый стрелок находился от другого на таком расстоянии, которое было нужно одной лошади, чтобы проскочить между ними. Позади строя ставились лукошки с овсом, чтобы прорывающиеся сквозь строй людей кони знали, что их ждет награда. Потом Суворов приказывал кавалерии идти в атаку галопом с саблями наголо. Пехота стреляла именно в тот момент, когда всадники проносились на полном скаку сквозь стреляющий строй. После многократного повторения этого опасного маневра лошади так приучались к выстрелам прямо в морды, что сами рвались на паливших неприятелей. Пехотинцам такие учения порой стоили жизни. От дыма ружейных выстрелов, от лихости либо неумения кавалеристов или от горячности напуганных лошадей, проносившихся сразу по нескольку в один проем между стрелками, кое-кто в пехотном фронте получал тяжелое увечье либо погибал, затоптанный лошадьми. Суворова это не останавливало: чтобы выучить пехотинцев выдерживать неистовый кавалерийский натиск, он намеренно усложнял учение: строй пехотинцев смыкался и размыкался только в самый последний момент, чтобы пропустить всадников с саблями и палашами наголо. В этом случае потери были еще больше. Когда полководцу доносили об «учебных потерях», он отвечал: «Четыре, пять, десять человеков убью; четыре, пять, десять тысяч выучу!»