Книга Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

– С кем – с ними?

– Черт с ними со всеми. Дело в принципе, а это – не принципиально. Можно и пожертвовать пятью-шестью стишками… правда же?

– Конечно, – кивнула я, чтоб ему угодить.

(А ведь раньше в таких делах он со мной никогда не советовался…И ни на какие компромиссы он раньше не шел…)

– Чего ты так на меня смотришь? – нахмурился он вдруг.

– Как я смотрю? – удивилась я. – Ты что, Валера? Я просто радуюсь за тебя.

– Не-ет, ты как-то странно сейчас усмехнулась…

– Да ты что?!

– Я видел, видел – ты усмехнулась… Думаешь – я не искренен?

– Ничего я не думаю! – воскликнула я обиженно. – Не могу я так думать…

– Нет, ты странно на меня смотришь… уж не считаешь ли ты меня ренегатом, коллаборационистом?..

– Кем-кем? Да я даже слов-то таких не знаю! – И я рассмеялась. – Валера, милый, не выдумывай. Честное слово – я очень рада за тебя.

– Правда? Правда? – И он внимательно посмотрел на меня. – Ты считаешь – мне не в чем себя упрекнуть?

– О, господи. Конечно. Странные ты задаешь вопросы…

(Зачем, ну зачем он со мной советуется? Ведь я-то прекрасно знаю, как невысоко ценит он мои слова… Сейчас, много лет спустя, я вспоминаю: он словно не меня, а себя – уговаривал, успокаивал, убеждал…)

Успокоился быстро.

– Ну и славно, – сказал Валера, вздыхая, и радостная улыбка вернулась к нему. – А теперь – еще одно важное дело… Слушай, Люся… как ты отнесёшься к тому, чтобы нам пожениться?

Я даже ойкнула – так это было неожиданно.

– Ты это… серьезно? – испуганно прошептала я.

(Почему, почему, почему я вдруг испугалась?..)

– Разумеется, серьезно, – и он ласково притянул меня к себе. – Я ведь очень к тебе привык, привязался. Да и потом – должен же я когда-то жениться? Ты мне подходишь… в другой раз объясню – почему.

(Так ведь и не объяснил… не пришлось. Ну а сейчас-то я понимаю – чем я ему подходила. Еще бы – преданная собачка, стопроцентная гарантия, объект для вымещения чужих обид и всяких неотреагированных эмоций… сейчас-то я понимаю… да и тогда – догадывалась…)

– Ну, как? – спросил он, заглядывая в мои глаза, а я плотно жмурилась и не дышала. – Что скажешь на такое предложение? Быть может, я буду плохим мужем… а может, и нет. Мне кажется – я меняюсь.

– Да, ты меняешься… ты очень изменился, – быстро согласилась я (а в ушах у меня жарко стучало: почему, почему, ну почему я так испугалась?..).

– Меняюсь – значит, взрослею, умнею. Разве это плохо?

– Нет, это хорошо.

– Ты что, не хочешь стать моей женой?

– Я всегда этого хотела! – быстро сказала я. – Всегда хотела.

– Вот и чудесно! – И он весело мне подмигнул. – Ну, подробности обсудим вечером… а сейчас мне надо бежать! – Он взглянул на часы, вскочил – и умчался куда-то.

Глава четырнадцатая

Оставшись одна, я долго сидела и пыталась понять, разобраться в той сумятице, что клубилась в моей слабой душе. Ведь, казалось бы, я должна быть счастлива?.. ведь я дождалась, наконец, того, чего так страстно желала все эти месяцы… что же мне мешает? Что? Что?

Я взяла со стола брошенные Валерой листки со стихами.

Их отвергли. «Не очень гражданственно… субъективно…» – вспомнила я его слова. Вернее, не его, а тех, кто эти стихи отверг.

Ну-ка, ну-ка.

Взяла, прочитала.

…Стоит только подумать,Стоит только начать…Стоит только от спячки проснуться, очнуться, подняться,Стоит только напрячься – и первое слово сказать,Стоит только, сжав зубы, за главное дело приняться,Стоит только вздохнуть от любви и коснуться нагого плеча,Стоит песней восторга наполнить молчанье пустое,Стоит только понять, как весенняя кровь горяча,Стоит только…Но как это дорого стоит!

«Не понятно – о чем это он?» – подумала я.

Ну-ка, дальше.

…Не Моцарт я и даже не Сальери.Не сотворил, не отравил.Мои глаза в слезах напрасных отсырели.И прочь я не пошел. Лишь дверь приотворил,Лишь выглянул наружу я с опаской,Ухмылкой маскируя вечный страх.Кого-то – не меня! – ласкали страстной лаской.Кого-то – не меня! – сжигали на кострах.Я долго ждал – когда ж МОЁ начнется?Судьба моя! – будь доброй, наконец…Механик спит. Но скоро он очнется.И на экране будет титр: КОНЕЦ.

«Грустное стихотворение… хотя – при чем тут механик и вообще кино?..»

Дальше!

…Когда с экрана поет хор мальчиков,Душа печалится и вздрагивает,И рой нежнейших детских пальчиковСердца сгнивающие затрагивает.Хор октябрят, хор пионеров лиПоет в восторженном отупении,И мы не скрипками, а нервамиАккомпанируем их пению.Экран – удав. Мы просто кролики.Мороз по коже от детских спевочек.Заходят шарики за ролики…– Включи погромче! Поет хор девочек!

«Мальчики, девочки – ерунда какая-то… Ладно, уж дочитаю».

…Он – старая дева искусства,Ревматик, сухой моралист, –Талдычит и нудно, и скучно…Но – корчится девственный лист!Разбуженный зимней распутицей,Кидайся в стихи, как в сугроб.Не слушайся, милый! Распутничай!Не прячь свой пылающий лоб.Скитайся, слоняйся, приплясывай,Дрожащие руки воздев!Стихами весь мир опоясывай.Плюй! На старых! Дев!

«Что ж, понятно, почему такие стихи не прошли…»

…Умру, забыв твой тонкий профиль,Овальный фас.Все растерял, все продал, пропил.Жениться? – Пас.Женитесь сами. Я из робких.Уйду от васС дырявым зонтиком по тропке.Работать? – Пас.Писать стихи? Чеканить строфы?Стоять у касс?Плюю на все – на тонкий профиль,На толстый фас!

И, наконец, последнее:

…Мы все чаще молчим, говорим все короче.Оглянись! – мы остались одни.Превращаются в белые ночиНаши дни.Ночью белой, молочнойЯ по спящему Кырску бреду –Среди призрачно-серых домов и заборовпрозрачно-непрочныхВ привычном бреду:Как бедняжку Евгения,Среди ночи-дняЛошадь медного генияНастигает меня!Бойся!.. Втопчет злыми копытамиВ асфальт и – прочьУмчится скотина несытаяВ молочную ночь.Уходи, не броди. Не рискуй и не рыскай.Вытри слезы с небритых щек.Не гуляй – умоляю! – ночью белой по Кырску…Ну? Чего еще?Хочешь, не хочешь.Люби, кляни.Белые ночи.Черные дни.

Вот и все.