Книга Судьба короля Эдуарда - Эмиль Людвиг

Как Болдуин писал позднее в своем пространном отчете, он тогда обратился к королю не как министр, а как друг. Но король, со своей стороны, не признал за ним это звание, заметив, что встречался с Болдуином и принимал его, когда уже унаследовал трон, а до этого виделся с ним лишь однажды, в Канаде. Да и само поведение Болдуина вовсе не свидетельствовало о сколько-нибудь дружеских чувствах: он позволил делу зайти слишком далеко, вместо того чтобы двумя месяцами раньше поспешить встретиться с королем и предостеречь его. Двойная роль «друга» и премьер-министра позволяла Болдуину официально не доводить дело до сведения своего кабинета, да к тому же изолировать короля от народа. Естественно, король заявил ему, что готов уладить дело с ним, не вступая в столкновение с правительством, поскольку он еще надеялся, что добьется осуществления своего конституционного права — жениться на женщине, которая ему нравится.

В ходе первой беседы Болдуин, намекая на близкий развод миссис Симпсон и комментарии прессы по этому поводу, предупредил короля, что ему следует быть осторожнее с американскими и канадскими газетчиками. Он сказал: «Это может поставить в сложное положение меня или вас, а может представлять опасность и для нас обоих». Если полагаться на его собственный отчет, на который мы здесь постоянно ссылаемся, себя он упомянул раньше короля.

Но он не рассказал в палате общин о том, что во время этого, первого, разговора, который состоялся в одиннадцать часов утра, он попросил короля распорядиться подать ему виски, и, когда ему его принесли, осведомился, не желает ли король выпить вместе с ним; тот отказался.

Мы не знаем, приказывал ли Кромвель, с которым Болдуин впоследствии любил себя сравнивать, также подать спиртное во время своего решающего объяснения с королем Карлом I в Хэмптон-Корте. Мы также не знаем, пил ли Болдуин это виски как друг или как премьер-министр. Доподлинно известно только то, что сразу после этого разговора он сообщил о нем четырем своим самым давним коллегам по кабинету. Следовательно, он занимался этим делом не как премьер-министр, но и не как частное лицо, не считая, разумеется, того, что он посвятил в подробности беседы не тех, кого следовало, ибо молодые люди сумели бы лучше справиться с этой проблемой.

Не прошло и недели, как в Лондон внезапно приехал король американской прессы Херст; он появился словно deus ex machina[70], который в греческих трагедиях спускается на сцену только в последнем акте, а тут вдруг вышел из-за кулис во втором. Херст сделал торжественное заявление, сообщив миру о том, что весной, по истечении установленного законом срока, король Эдуард VIII женится на миссис Симпсон, которая через несколько дней получает развод, и сделает ее королевой Англии. Брак с принцессой мог бы вызвать только осложнения. Например, Альберт, брат короля, счастлив с commoner. Брак короля с миссис Симпсон упрочит дружеские связи между Англией и Америкой. «Но главная причина, по которой король женится на миссис Симпсон, заключается в том, что он любит ее страстной любовью, и нет никаких оснований, чтобы король отказался от прекрасной возможности жениться на любимой женщине». Все решили, что в июне 1937 года, после коронации, он действительно женится на «очаровательной и умной миссис Симпсон из города Балтимор, штат Мэриленд, Соединенные Штаты Америки».

Последняя фраза была самой важной для американского читателя. Это заявление никоим образом не могло исходить от короля, потому что он встречался с мистером Херстом один-единственный раз, и с тех пор прошло лет десять. Опубликовать это вполне разумное заявление решили приближенные короля, и в этом была их ошибка, за которую Херст не в ответе. Поскольку это было заявление из-за океана, и никто не мог его опровергнуть, то противники этого брака пришли в неистовство и до крайности распалили усердие лондонской прессы, до сих пор обходившей это дело молчанием.

Позднее именно это молчание определило исход дела. Поскольку весь мир — особенно Америка и Франция — в течение трех месяцев только и говорил, что об английской проблеме, о которой сам английский народ ничего толком не знал, то проблема в конце концов разрослась до угрожающих размеров, и миллионы людей, которые никогда о ней не слышали, пришли в ужас. Некоторым английским газетам хватило такта не выставлять на всеобщее обозрение сердечные дела монарха; другие побоялись исков о клевете, очень опасных в Англии; наконец, третьи, в основном мелкие бульварные листки, прикидывали, каковы могут оказаться последствия запоздалой огласки, и потихоньку разрабатывали эту жилу, стремясь разом лишить короля популярности. В эпоху всеобщего ханжества правительство, которое должно было взять все под свой контроль, лишь выражало поддержку тому, что творилось: оно достигло поставленной цели, делая вид, что борется за нравственность.

Когда вскоре после заявления Херста в маленьком поселке в пригороде Лондона было объявлено о разводе — судебное заседание продолжалось всего двадцать минут, — английская пресса лишь сдержанно сообщила об этом событии, устранявшем последнее юридическое препятствие к браку короля. Только society пришло в возбуждение и, вероятно, почувствовало удовлетворение, когда постановление nisi[71] дало свободу подруге Эдуарда: теперь в сознании короля все встало на свои места, и ему придется принимать решение. Жаль только, что мужу приписали супружескую измену и обвинили его во всех грехах, тогда как она, представить только, осталась ни при чем!

В ходе второй беседы Болдуин откровенно сообщил монарху о своих враждебных намерениях. Он допустил единственную ошибку, спутав society с народом, поскольку представители «привилегированных» и высокопоставленных кругов обычно склонны поступать именно так. Этот разговор состоялся только 16 ноября, через четыре недели после первого, но на сей раз, пригласив Болдуина, король поступил опрометчиво: премьер-министра нельзя было заставлять дважды высказываться на одну и ту же тему. Примечательно, что именно Болдуин заговорил первым, хотя не знал, зачем король его вызвал. Он заявил, что брак, который намеревается заключить Эдуард, не получит одобрения страны. Откуда ему это было известно? «Даже мой злейший враг не смог бы сказать обо мне, что я не знаю, какова будет реакция английского народа на то или иное событие». И, поскольку жена короля станет королевой, «должен быть выслушан голос народа».

Король ответил с притворной наивностью:

— Я готов уйти!

— Ваше величество, это поистине печальная новость. Я не в состоянии как-либо ее прокомментировать.

Король произнес эти слова, потому что его ввели в заблуждение два заявления Болдуина, оба из которых не соответствовали истине. Во-первых, он всегда говорил, что прекрасно осведомлен о чувствах английского народа, во-вторых, что необходимо посоветоваться с английским народом о выборе королевы. На самом деле, все это была ложь. Никакой закон, никакой обычай никогда не давали английскому народу права высказывать мнение о выборе королевы. Напрасно Болдуин заявлял и о своей уверенности в настроениях английского народа: всего месяц спустя на знаменитом заседании палаты общин три оратора из восьми неодобрительно высказались о его докладе. Если бы в течение этого месяца на миссис Симпсон не обрушилось такое количество клеветы, то у Болдуина, несомненно, нашлось бы гораздо больше противников.