Книга Ковыль (сборник) - Иван Комлев

Егор Кузьмич не жадничал, за работу брал столько, сколько давали знающие цену копейке бабы, такса устанавливалась и поддерживалась как бы сама собой, по справедливости. По случаю своих трудовых доходов праздники Егор Кузьмич устраивал себе еженедельно, по субботам. В этот день он брился с утра, потом покупал в магазине зелье, день проводил в обычных трудах, а вечером шёл в баню, в казённую. Раньше он топил свою, потом, когда открыли коммунхозовскую, стал ходить туда – канители меньше и дров на зиму не так много заготовлять надо. Опять же, парная – дело рук Кузьмича, пар в ней отменный, как в домашней; мужики, напарившись до потери сознания, красными раками выбирались в раздевалку, падали в изнеможении на широкие лавки, охолонув и придя в себя, делились впечатлениями, поминали Бондаря:

– Ма-а-стер!

– Угу, я тоже чуть Богу душу не отдал.

Находился и знаток:

– А вот ежели бы пар из-под полка шёл, тогда бы иной коленкор, тогда бы не так обжигало шкуру, а постепенно до нутра…

– Э-э, не скажи, – перебивал его другой специалист по баням, – вот у нас была каменка…

Разгорался спор, и в предбаннике порой становилось горячо, как в парилке. Кузьмич, если случалось быть тут же, отмалчивался и на замечания, и на похвалу, словно бы не слышал, о чём речь, вообще никого не слышал, брал тазик и веник и шёл мыться.

После бани Егор Кузьмич наливал стопку своей старухе, с остальным содержимым бутылки управлялся сам.

Бондарь не слыл пьяницей, парная и водка взбадривали ему тело – и только. На похмелье он ничего не оставлял, голова по утрам у него не болела. Особенной страсти к выпивке у Кузьмича не было, и свой распорядок он завёл как символ, как реальное доказательство достигнутой, наконец, благополучной и сытой жизни. Он помнил, что лишь по великим праздникам мог позволить себе напиться его отец, зато богатеи пили когда хотели.

Собственно богатеев в деревне было не густо, а если поразмыслить, то и вовсе один: Демьян Воронцов. Дом у него был не дом, а палаты; поля немереные; свои торговые ряды в городе и ещё бог знает что и где. Воронцов сам не пахал и не сеял, наезжал в деревню обыкновенно осенью, следил, чтобы урожай с его полей был убран весь до зёрнышка. Демьян, говорили с завистью мужики, всегда сыт и пьян. Известно было деревне, что Воронцов без рюмки «Смирновской» к обеду не прикасался.

Конечно, с Демьяном Егор Кузьмич не мыслил тягаться, просто он почувствовал, что настало и для него, крестьянского сына, такое время, когда хлеб и сало на столе в достатке, и достаток этот не оскудеет, если позволить себе кое-какие вольности. В надёжности житие Егора Кузьмича не уступало купеческому, в чём он и убеждался каждую неделю, заходя в магазин за бутылкой.

Находка нарушила правильное течение праздничного дня, выбила Сбруева из ровной душевной колеи: чтобы найти хозяина кошелька, надо было сказать о кошельке принародно. Егор Кузьмич и смолоду-то не был разговорчивым, а с накоплением жизненного опыта и вообще взял себе за правило: лишнего не говорить, а лучше и вовсе помалкивать. Давно ли за неудачное слово можно было языка лишиться вместе с головой? Но деваться некуда:

– Бабы, кто потерял кошелёк?

Несколько ближних женщин обернулись.

– Кошелёк?

– Какой кошелёк?

Егор Кузьмич разжал кулак.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовались женщины, – давай к свету.

Сбруев обошёл печь, у окна его обступили любопытные. Непривычный к общему вниманию старик взволновался и не видел, есть ли поблизости знакомые, которые могли бы перенять у него хлопотное дело.

– Ишь ты! Кошелёк, верно!

– Бабы, кто потерял кошелёк?

Но хозяйкой потёртого кошелька ни одна женщина не назвалась.

– А что, много денег в нём? – полюбопытствовала молодайка, проталкиваясь из-за спины Егора Кузьмича, и он узнал в ней Таньку Гаврилову, свою соседку.

– Да, покажь, что в кошельке, – заволновались бабы, – может, он пустой?

Кошелёк в больших узловатых пальцах Кузьмича словно лягушка, того гляди, выскользнет; он таки развёл шарики, расстегнул защёлку и раскрыл пасть – розовое нутро вещицы словно рот голодного неведомого птенца, ожидающего корм. Егор Кузьмич запустил туда два пальца, нащупал бумажки и копейки, но не извлёк, чтобы не уронить содержимого на грязный, чавкающий под ногами пол. Накрыл ладонью и перевернул – высыпались только монеты, встряхнул, и поверх монет лёг бумажный рубль, сложенный вчетверо, и какая-то зеленоватая бумажка, похожая на тройку, но не тройка, и тоже перегнутая два раза, поперёк и вдоль.

– Всего-то? – женщины были разочарованы, словно бы в нездешней штуковине и лежать должно что-то необычное.

Пересчитали мелочь – пятьдесят две копейки.

– Документа нет?

– А это что за бумажка?

Кузьмич развернул и озадачился, прочитав сперва: тридцать копеек. Что за диковинка? Бумажных копеек Сбруев прежде не встречал.

– Это же лотерейка! – изумилась Татьяна.

– Ну?! Старая?

Татьяна взяла лотерейный билет в руки.

– Нет, нонешная. Вот: в июне играть будет.

– А-а, – толстая незнакомая Сбруеву баба в красном платке и сером стёганом ватнике презрительно оттопырила губу, – хоть счас выброси, хоть потом. Я их попервости по десять штук покупала, думала швейную машинку отхватить – фиг! Хоть бы рубль выигрался. Обдуривают нас, а в газете пишут, что какой-то комбайнёр из Некрасовки мотоцикл получил. Держите карман шире!

– Чево? – Зотов, коммунхозовский печник, выкрутился из бабьего окружения, тоже был тут. – Мотоциклу, говоришь? А спросим вона некрасовских, был ли такой случай?

Он кивнул в ту сторону магазина, где шла торговля промтоварами, и сам же подошёл к покупателям и начал их тормошить:

– Был случай? Был мотоцикла по лотерейке?

Однако никто не отозвался: наверное, из Некрасовки никого там в данную минуту не оказалось.

Егор Кузьмич всыпал мелочь обратно в кошелёк, следом аккуратно вложил и рубль, вздохнул. Что делать? Конечно, полтора рубля – невелики деньги. Но если считать по-старому, то это – пятнадцать рублей, тогда, бывало, и с пятёркой не зазорно было в магазин зайти. Да и вещица же чего-то стоит? Красноротый кошелёк в руке Кузьмича ненасытно глядел на своего нового хозяина – то ли добавки просил, то ли надеялся человека проглотить. Сбруев закрыл этот зев, щёлкнул застёжкой. Вышел на крыльцо, немного постоял в раздумье, сходил в хлебный магазин, но и там разини не обнаруживалось. Вот напасть! Вернулся в сельмаг.

– Нету? – продавщица хоть и занималась своим делом, но историю с кошельком не пропустила. – Из приезжих кто-то потерял, наши с кошельками не ходят. Тебе, дядя Егор, белую или две эти?

– Белую, – Егор Кузьмич поверх голов заглянул на прилавок, протянул заранее приготовленные деньги.