Книга Мгновения жизни - Марика Коббольд

— Ну и что, если сейчас ты ведешь себя как эгоистка и собственница? — заявила Анжелика. — Тебе пришлось пройти через такое! Ты имеешь на это полное право. Но это так типично для мужчин: всегда толкаться рядом, когда они не нужны, а когда в них возникает надобность, их днем с огнем не сыщешь. Гораздо легче решать проблемы находясь на безопасном расстоянии, чем когда они рядом с тобой, ты просыпаешься с ними утром и засыпаешь вечером. Дальние родственники или совсем чужие люди оказываются более благодарными, и, когда тебе надоедает оказывать им благодеяния, их можно просто оставить и отправиться домой. А ты, Грейс, ты дома, ты не благодаришь его, и тебя больше некуда девать.

Грейс взглянула на Анжелику и рассмеялась смехом, в котором не было ни капли веселья.

— Ты говоришь то, о чем я пытаюсь не думать.

Анжелика перегнулась к ней через стол и взяла за руку.

— Для чего тогда нужны друзья?

— Я думала, что он и есть та самая тихая гавань. Какого же дурака я сваляла! Любой моряк знает, что с началом шторма лучше отправиться в открытое море, подальше от берега.

— Как насчет работы? Нам не помешали бы новые снимки в галерее. Мама думала, что нашла что-то вроде Джорджии О’Кифи от фотографии, но, как я ей объяснила, проблема в том, что люди вроде О’Кифи обычно встречаются в единственном экземпляре.

— Не знаю, что тебе сказать, Анжелика, впервые на моей памяти работа кажется мне сейчас чем-то малозначительным.

— У меня тоже были такие моменты, когда я впервые встретила Тома, когда забеременела и в первые пять месяцев после рождения Майкла. Может быть, это проявление нашей женской натуры, но у меня всегда возникает ощущение, словно меня окутал туман, или умиротворение, или отчаяние, а все остальное скрылось из виду. Но туман рассеется, Грейс, поверь мне, и тогда тебе понадобится твоя работа. — Анжелика нежно погладила руку Грейс. — Я не говорю, что работа позволит вернуть то, что ты потеряла, но только она даст тебе шанс вновь вернуться к жизни.

Перед отъездом Анжелики Грейс попросила ее в следующий раз привезти с собой Майкла.

— Я должна свыкнуться с этим. Так не может продолжаться до бесконечности. Нельзя вечно прятать своего отпрыска, словно он — что-то незаконное.

Тем не менее, ее подруги продолжали быть настороже. Стоило Грейс появиться на горизонте, как они переставали обмениваться мнениями о первых словах, произнесенных их малышами, о том, что лучше — кормить грудью или искусственными смесями, что приглашать актеров, изображающих сказочных персонажей, становится все дороже, и переводили разговор на другие, более безопасные, не касающиеся детей темы. Они прекращали рассуждать о преимуществах сельской школы перед частным детским садом (тогда дети учатся общаться со всеми) или, наоборот, частного детского сада перед сельской школой (в этом случае детям не приходится общаться со всеми подряд). Вместо этого они заводили речь о режущихся зубках, о ворохе пеленок, который приходится стирать, и о запредельной стоимости обуви для малышей, только начинающих ходить. Они не желали выставлять напоказ свои сокровища, поэтому ради ее же блага старались представить свою жизнь в черном цвете. Они желали ей только добра.

Грейс пожаловалась Робине, что Эндрю продолжает вести себя так, словно для того чтобы заслужить его поддержку, она должна перестать быть его женой. Робина посоветовала Грейс не требовать от него слишком многого.

— Не рассчитывай, что он будет чувствовать то же, что и ты, — заявила она. — У мужчин все по-другому. — Грейс была слишком утомлена, чтобы оспаривать подобное суждение.

— Я согласна даже на то, чтобы он просто сделал вид, будто сопереживает мне, — проговорила она. — Но он насвистывает веселенькие мелодии и избегает меня. Он очень занят. Он устал. Он скользкий, Робина. Он увиливает и уклоняется. А я-то надеялась, что он совсем не такой, как другие.

— Мужчины не испытывают потребности говорить о таких вещах. Он не может изменить того, что случилось. Он не может вернуть твоего ребенка, ощущает себя бесполезным и поэтому отдаляется — в этом нет ничего необычного.

— Знаю, знаю: мужчины живут на Марсе, а там они заняты серьезным делом. Когда же делать им нечего, они только насвистывают и стараются убраться подальше. Но женщины знают, что слово нельзя считать антиподом делу. Разговор со мной о том, что случилось, по крайней мере, способен вернуть меня в прежнее состояние, а я начинаю бояться, что самостоятельно мне не выбраться.

— У тебя будут еще дети, — заверила ее Робина. — Я обещаю. — Робине было трудно смириться с тем, что иногда жизнь отказывалась следовать ее планам.

— Я знаю, что ты разговаривала с мамой, — сообщил ей Эндрю. — И ты ошибаешься, если полагаешь, будто я не расстроен. Но такое случается. И достаточно часто. У Люсинды Бейкер было по меньшей мере пять выкидышей, прежде чем она родила Хлою.

Когда она поведала ему о том, как сильно нуждается в нем, на лице его появилось такое выражение, будто она причинила ему боль. Когда же расстроилась она, он заявил, что всегда считал ее сильной и храброй. Каким-то образом ему удавалось всем телом выражать свое недовольство и разочарование: брови его поднимались, в глазах появлялось вопросительное выражение, плечи сутулились ровно настолько, чтобы это можно было заметить, а руки цепенели, отказываясь сложиться в объятия.

В гости к ним пожаловала миссис Шилд, и в течение двух недель над Грейс причитали и произносили слова сочувствия.

— Я понимаю, — приговаривала ей миссис Шилд. — Я все понимаю. Я тоже потеряла ребенка после шести месяцев беременности.

Грейс молча уставилась на нее.

— Ты была беременна? И никогда не говорила мне об этом?

— Тогда ты была совсем маленькой. Я только недавно вышла замуж за твоего отца и боялась, что вы с Финном будете чувствовать себя еще неувереннее, бедные крошки. Я все откладывала и откладывала разговор с тобой, и никто из вас ни о чем не догадывался. — Она улыбнулась и покачала головой. — Наверное, вы решили, что я просто растолстела. А потом я потеряла ребенка и подумала, что не стоит расстраивать вас.

— Эви. — Грейс протянула ей руку. — Я вела себя, наверное, просто ужасно?

Миссис Шилд рассмеялась.

— Ох, Грейс, ты никогда не вела себя ужасно. Немного вызывающе, может быть, но ужасно — никогда.

— Ненавижу, когда ты оказываешься совсем не той, за кого я тебя принимала, — заявила ей Грейс. — Когда твои родители начинают вести себя как люди, у которых есть право на собственную жизнь, это сбивает с толку.

Миссис Шилд расплакалась. Впервые в жизни Грейс причислила ее к своим родителям.

Создавалось впечатление, что на грусть и тоску существует особый тариф — в зависимости от сроков беременности. Двенадцать недель давали вам право на четырнадцать дней благородной печали, и еще четырнадцать, на то чтобы вы могли быть «сама не своя». Затем полагалось взять себя в руки и жить прежней жизнью. Очередная утрата, которая последовала так быстро после первой, в шестнадцать недель беременности, позволяла невозбранно кричать на своего супруга и его семью и беспричинно разражаться слезами («Гормоны буйствуют по-прежнему»). После нескольких дней такого поведения допускался или, скорее, даже приветствовался несколько более длительный период, когда вы освобождались от любой работы, включая исполнение семейных обязанностей. Но если вы скорбели слишком долго и слишком сильно, окружающие начинали перешептываться о том, что у вас истерика и нет чувства меры, стремились напомнить, что вам очень повезло, поскольку у вас есть любящий муж и семья, всегда готовые помочь друзья, деньги в достаточном количестве и прекрасный дом.