Книга Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Игорь Зимин

Когда Папа в театре узнал о пожаре, он сначала подумал, что горит на нашей половине, – он всегда был против елок. Когда же он увидел размер пожара, то сейчас же понял опасность. Со своим никогда не изменявшим ему присутствием духа он вызвал Преображенский полк, казармы которого расположены ближе всех к Зимнему дворцу, чтобы они помогли дворцовым служащим спасти картины из галерей. Великому князю Михаилу Павловичу он отдал распоряжение следить за Эрмитажем, и, чтобы уберечь последний, в несколько часов была сооружена стена, единственное, что можно было сделать, чтобы спасти сокровища, так как нельзя было и думать о том, чтобы выносить их.

Мы опять оказались сбитыми в тесную кучу в любимом гнезде нашего детства Аничковом дворце. Это был счастливейший период моей юности. Мы жили, как в русской поговорке: в тесноте, да не в обиде. Теснота делала совместную жизнь более интимной, чем в Зимнем дворце, где квартиры были разделены громадными коридорами. Там невозможно было между двумя уроками быстро пожелать друг другу доброго утра: следующий преподаватель уже ждал с уроком. И так было во всем»[221].

В субботу 18 декабря Николай I трижды выезжал на пожар. Первый раз рано утром (7 ч 30 мин.) «выезд имел один в санях к Зимнему дворцу для обозрения в оном пожара и потом прибыл обратно в Собственный дворец»[222]. Вторично на пожар император выехал с наследником-цесаревичем (11.40) и вернулся «в Собственный дворец 55 мин 1 часа пополудни». В этот день царь также принимал обычные доклады «силовиков» (военный министр Чернышев, генерал-адъютант Бенкендорф, военный генерал-губернатор граф Эссен и комендант Мартынов). В третий раз – вечером (21.30–22.05) «Его Величество выезд имел один в санях к Зимнему дворцу для обозрения не погасшего в оном пожара».

В воскресенье 19 декабря с 9 утра император принимал обычные доклады и рапорты (Чернышева и Голицына). После церковной службы Николай Павлович продолжил работу, приняв доклады Бенкендорфа, Волконского, генерал-адъютанта князя Меншикова, графа Толя и Клейнмихеля. Затем последовали «приватная аудиенция голландского посланника», «приватная отпускная аудиенция французского посла» и многочисленные представления. В этот день царь только один раз съездил на пожарище (14.15–15.25): «Его Величество выезд имел один в санях к Зимнему дворцу, где изволил смотреть снаружи обгоревшие в оном залы и комнаты»[223]. Отметим, что граф К. Ф. Толь и П. А. Клейнмихель представили императору доклад о предварительных «итогах» пожара Зимнего дворца.

Распорядок этого дня, с небольшими изменениями, стал типичным для последующих рабочих дней Николая I. Император в Аничковом дворце с утра принимал доклады и рапорты. Перед обедом он посещал пожарище. В камер-фурьерском журнале это фиксировалось устоявшимися фразами: «25 минут 2 часа Его Величество выезд имел один в санях к Зимнему дворцу для обозрения снаружи его обгоревших в оном комнат и потом прибыл обратно в Собственный дворец 15 минут 4 часа» (20 декабря, понедельник); «15 минут 2 часа Его Величество с великим князем Михаилом Павловичем выезд имел в санях к Зимнему дворцу для обозрения снаружи обгоревших в оном Комнат, потом прибыл обратно в Собственный дворец один 15 мин. 4 часа» (21 декабря, вторник); «25 минут 2 часу Его Величество с великим князем Михаилом Павловичем выезд имел в санях к Зимнему дворцу для обозрения снаружи сгоревших в оном комнат, обратно 30 мин. 4 часа» (22 декабря, среда).

Н. Сверчков. Николай I в санях

Конечно, эти краткие записи оставили «за бортом» ту огромную организаторскую работу, которая начала разворачиваться вокруг Зимнего дворца уже с первых дней. Ежедневно приезжая на пожарище, император лично инспектировал (1,5–2 часа) ход работ, принимая «окончательные решения». Кроме этого, в Аничковом дворце он регулярно заслушивал доклады лиц, отвечавших за восстановление Зимнего дворца.

В последующие дни Николай I, совершая перед обедом традиционную 15-минутную «инспекторскую» прогулку в санях по Петербургу, обязательно проезжал мимо сгоревшего Зимнего дворца.

Аничков дворец, который при Николае Павловиче называли «Собственным», временно стал главной резиденцией императора. Поэтому императорский двор, оправившись от потрясения, возобновил привычный круговорот светской жизни. Вечером 23 декабря Николай I посетил Михайловский театр, посмотрев французскую пьесу. Ранее, в 3 часа пополудни, протопресвитер Музовский освятил походную церковь, поставленную в зале Шепелевского дома. Тогда же состоялась панихида о погибших на пожаре.

Жизнь продолжалась, и церемонии, по традиции проводившиеся в Зимнем дворце, перенесли в чудом уцелевший Малый Эрмитаж. 23 декабря по Петербургу разослали «Повестку от Двора» следующего содержания: «Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: сего 25 числа в день праздника Рождества Спасителя нашего Иисуса Христа и воспоминания избавления России от нашествия неприятеля в 1812 г. съезжаться всем знатным обоего пола особам… в Эрмитаж по утру в 11 часов для слушания божественной литургии и Благодарственного молебна… и собираться всем имеющим вход за Кавалергардов в Италианском зале, а генералам, штаб и обер-офицерам и прочим особам в комнатах под № 1 и 2 и в Рафаиловой зале. Камер-фурьер Гримм».

В сочельник 24 декабря в Аничковом дворце «приготовлены были в Большой столовой комнате убранные конфектами, золочеными орехами и яблоками елки, которые и поставлены были на 9 круглых столах, на коих так же находились и разные вещи». Как вспоминала фрейлина М. П. Фредерикс, эта елка была «грустная».

В рождественскую субботу 25 декабря Николай I, после утренних рапортов и докладов, отправился в Малый Эрмитаж на литургию. К торжеству император и члены его семьи переодевались «в боковых комнатах». В 11.15 царская семья вышла «в Италианский зал… проходили в Большой зал Шепелевского дома». В этот же день под пушечную пальбу открыли монументы князю Кутузову и Барклаюде-Толли у Казанского собора.

В начале января 1838 г. Николай I в письме к И. Ф. Паскевичу оценивал произошедшую трагедию следующим образом: «Надо благодарить Бога, что пожар случился не ночью и что, благодаря общему усердию гвардии, Эрмитаж мы отстояли и спасли почти все из горевшего дворца. Жаль старика, хорош был; но подобные потери можно исправить, и с помощью Божиею надеюсь к будущему году его возобновить не хуже прошедшего и надеюсь без больших издержек. Усердие общее и трогательное. Одно здешнее дворянство на другой же день хотело мне представить 13 миллионов, тоже купечество и даже бедные люди. Эти чувства для меня дороже Зимнего дворца, разумеется, однако, что я ничего не принял и не приму: у Русского Царя довольно и своего: но память этого подвига для меня новое драгоценное добро».