Книга Год Людоеда. Время стрелять - Петр Кожевников

— Ну извини, если я так сказала, может быть, мне так просто сгоряча показалось. Я же тоже волнуюсь! Все-таки она твоя мать, не чужой человек! — Хьюстон приблизила рот к уху женщины, в котором покачивалась золотая серьга с крупным рубином и маленькими бриллиантами. — Тетя Клера, вы только не спите, слышите меня? Не спите! Вам сейчас нельзя спать!

— Черные цветы… — еще тише молвила Кумирова, не раскрывая глаз.

— Какие цветы? Ты, мама, о чем? — в глазах Кумирова читался испуг. — О чем это она?

— А я знаю? — Бросова с тревогой посмотрела на Сашу. — Может быть, она глючит этими цветами?

Клеопатра Зиновьевна вдруг слегка застонала и отрешенно улыбнулась.

— Наташа, я боюсь, что она и вправду умрет! — голос Кумирова дрожал, а в глазах сверкали слезы. — Да где же Данилыч?! Чего он не едет?! Я же охрану предупредил, чтобы его сразу пустили! Может, мне самому вниз спуститься, чтобы там его встретить?

— Ну давай, встреть, — согласилась Бросова. — А я пока с ней посижу, вдруг она еще что-нибудь скажет?

В квартиру зашли Борона и Следов. Они были одеты в желтые комбинезоны, на которых бросалась в глаза крупная фиолетовая надпись: «Окоем». На левом предплечье Федора Даниловича была закреплена его знаменитая походная кожаная сумка с красным крестом, в которой хранилось все необходимое для оказания экстренной медицинской помощи. Саша, который уже собирался идти им навстречу, замер в прихожей.

— «Скорую» вызывали? — спросил Федор с порога и уставился на юношу. — Ну, где она, где, что ты тут стоишь, показывай! Мать все-таки!

— Да, — Кумиров попятился вглубь квартиры. — Вызывали, мы вызывали. Она там, здесь, вот, в гостиной. Наташа!

— Саша по «ноль-три» сразу позвонил, — подтвердила Бросова. — Да сейчас их разве сразу дождешься? По телевизору говорят, они и на час, и на два опаздывают!

— Ладно, это пока отставить! — Федор Данилович уже стоял возле Кумировой и проверял пульс на ее левом запястье. — Ее не тошнило? Позывов не было?

— Ну, что тут у вас? Разбудили Клеру? — раздался женский голос, и на пороге возникла Зинаида Гурьевна. — Как вы, ребята, справляетесь?

— Она вот этого лекарства наелась, вот! — Саша выложил на изящный ампирный столик несколько опустошенных упаковок. — Я только не знаю, все они были полные или что-то бабушка приняла. Просто не знаю!

— Так! Так! — с некоторым удовлетворением повторял Борона, словно ему удалось кого-то уличить или даже поймать. — Да это, я вам скажу, лошадиная доза! Вопрос очень серьезный!

— А вот письмо! — воскликнул Следов и потряс в воздухе исписанным листом бумаги.

— Дай-ка, Боренька, сюда! — Зинаида изъяла у Следопыта текст и быстро пробежала по нему глазами. — Я прочту, можно? Саша, тут, кажется, все свои — ты не против?

— Да нет, тетя Зина, ну что вы?! — замялся Кумиров. — Конечно прочтите, может быть, это нам как-то поможет?

«Господи! В какой же грязи я, оказывается, жила все эти годы! За что мне эти адовы муки?! Нет, я этого не могу выдержать! Я ухожу! Простите меня, мои дорогие дети, простите все, кто сможет, все, кто прочтет это глупое письмо глупой, невезучей бабы. Как он мог?! Ну есть же, должны же, в конце концов, быть на свете какие-то пределы человеческой подлости?! Какая же я была дура! Наивная, доверчивая дура! Так мне и надо! По большому счету, я все-таки сама и заслужила такое… А зачем я все это пишу? Господь и так все видит и, конечно, не простит меня, но я слишком слаба, чтобы жить дальше. Я очень устала. Я правда очень-очень, просто нечеловечески устала. Жалко ли мне себя? Наверное, да. Но я, честное слово, даже не совсем понимаю, как я сейчас к себе отношусь. Кажется, как к кому-то, кого уже нет в живых. У меня к вам только одна просьба, последняя: пожалуйста, не старайтесь вернуть меня к жизни! Я все равно… Не могу, плачу, сама себя жалею! Так мне и мамочка всегда говорила: «Клера, не жалей себя!» А я вот только сейчас поняла смысл этих слов и говорю себе: «Клера, не жалей себя, вперед!»

— Ой, она правда отравилась! — закричала Бросова. — Ну зачем же так, а, неужели нельзя было ничего придумать? Такая красивая женщина, такая даже таинственная, и вот так…

— Ладно, ребята, давайте работать! — скомандовал Борона. — Зина, спускайся вниз, встречай «скорую» и тащи их сразу сюда, быстро! Саша и Боря, вы мне сейчас поможете начать промывку. Наташа, твое участие нам тоже потребуется!

— Федор Данилович, мне на пейджер пришло сообщение от мальчишек: Колю увезли в другую больницу, а Петя просит привезти пепси-колы, «сникерсов» и сырков с шоколадом, — скороговоркой отрапортовал Следов, с тревогой наблюдая за реакцией Бороны. — Ну так что, что-нибудь отвезти?

— Пепси — яд, и ты сам это прекрасно знаешь! «Сникерсы» тоже ведут к игле! А вот сырки — это другое дело! Но ты ему отвезешь домашнего творога с рынка, густой сметаны, чтобы ложка стояла, и меду! — Данилыч осматривал комнату, будто в интерьере было укрыто спасительное средство для Клеопатры. — А зачем ты меня, Боря, спрашиваешь? Я же знаю, что ты все равно купишь им то, что они тебя просят! А насчет Махлаткина мы потом поговорим, ладно? У него проблемы посерьезнее, чем промывка желудка!

Когда Зинаида вернулась в квартиру с бригадой «скорой помощи», здесь уже стояло несколько тазов с водой и рвотой. Врач быстро осмотрел Клеопатру и согласился с Федором в том, что ее нужно срочно везти в больницу, где ее попробуют вернуть к жизни. Борона распорядился Саше и Наташе остаться в квартире и лечь отсыпаться, а в больницу вместе с Клерой отправил Зинаиду, за которой позже обещал туда заехать.

Оставшись наедине, Саша и Наташа признались друг другу в том, что уже совершенно лишились сил и буквально готовы упасть прямо на том месте, где они сейчас стоят, чтобы уснуть хотя бы на пару часов. Они все-таки решили добраться до ванной, чтобы принять душ. Кумиров отправился первым, чтобы включить воду, а когда он вернулся, Хьюстон уже спала, свернувшись смуглым калачиком на просторном кожаном диване.

Саша не стал беспокоить Бросову, накинул на нее мамин плед с видами Таиланда, подошел к бару, налил себе граммов сто армянского коньяку, выпил его, словно воду, налил еще, чуть побольше, и тоже освоил эту дозу, не ощутив никакого вкуса. Он закурил, подошел к окну и посмотрел на город, который так мечтал покорить его ныне покойный отец. Там, за окном, все так же высились маяки и Петропавловка, блистали иллюминацией Зимний дворец и Дворцовый мост, мчались машины, табунились люди — все было так же, как прежде, но не было уже в этом потоке текущей жизни Игоря Семеновича Кумирова, состоятельного человека, которого даже относили к олигархам, имея, наверное, в виду его немалые доходы от продажи за границу металла и леса и еще от кое-каких коммерческих операций, о которых отец никогда особо не распространялся; не было в этом потоке кандидата на пост губернатора Санкт-Петербурга; не было отца двоих детей и т. д. и т. п. — его здесь больше не было!

Саша представил себе, как бы реагировал отец на то, если бы Сашу убили. Ну или он бы просто погиб, например, в какой-нибудь катастрофе. Или те же бандиты тогда, после драки в кабаке, лишили бы его жизни.