Книга Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы - Анна Бурдина

Кюльвейн, недолго думая, сразу же отправился к монахам с визитом с целью установить между двумя группами дружественные отношения и уговорить их показать феномен "инкарнации" или, по другому говоря, "воплощения". Однако, несмотря на все приложенные им усилия и его щедрые подарки, настоятель отказался что-либо показывать. Но вдруг он заметил на моей руке кольцо, которое я носила как талисман, который возымел на настоятеля действие неоспоримого приказа. Увидев талисман, монахи тотчас начали подготовительные работы, а в соседнем поселке у бедной женщины по договоренности был взят 3-4-месячный ребенок. Кюльвейну пришлось поклясться, что в течение семи лет он не разгласит увиденное им и услышанное.

Принадлежащий мне талисман – это обыкновенный агат. В Тибете и других местах его называют "А-ю" и ему присущи таинственные свойства. На нем выгравирован треугольник и в этом треугольнике мистические слова. Такие камни буддисты-ламаисты высоко ценят; ими украшен трон Будды; далай-лама носит такой камень на четвертом пальце; их можно найти в Алтайских горах и вблизи реки Ярхун (Yarkun). Мой талисман принадлежал раньше очень уважаемому жрецу-калмыку и дан мне в дар. Хотя бродячее племя калмыков считается отпавшим от первоисточника ламаизма, они поддерживают дружеские отношения с племенами Восточного Тибета… У каждого шамана имеется подобный талисман. Он носит его привязанным к шнурку и держит под левой мышкой. "Какая польза вам от него и какова его роль?" – это были вопросы, которые мы часто задавали нашему проводнику. На них он никогда не отвечал прямо, а ограничивался некоторыми разъяснениями, обещая, что когда появится подходящий случай, и мы будем одни, он попросит, чтобы камень сам ответил. Например, он объяснял, что как только он возьмет камень в рот, показывается его отец, освобождает его от тела и ведет туда, куда пожелает, куда прикажет.

Прошло несколько дней, пока все было приготовлено. Ничего за это время не случилось, исключая только того, что на какой-то приказ Бхикшу из глубины озера на нас взглянули некие лица. Одним из этих лиц оказалась сестра Кюльвейна, которую он оставил дома здоровой и радостной, но которая, как мы узнали позже, умерла незадолго до начала его странствий. Вначале появление этого лица взволновало Кюльвейна, но он призвал на помощь весь свой скептицизм и попытался разъяснить нам, что это видение – лишь тень от облаков или отражение веток дерева, как это делают все подобные ему люди.

В назначенное послеобеденное время ребенок был принесен в вихару и оставлен в вестибюле, так как дальше этого места, внутрь святилища, Кюльвейн не решился идти. Ребенка положили посреди пола на покрывало. Всех посторонних выслали вон. У дверей поставили двух монахов, которым поручили задерживать любопытных. Затем все ламы уселись на пол, спиной к гранитным стенам, так, что каждый был в десяти футах от ребенка. Настоятель сел в самый дальний угол на кожаный коврик. Только Кюльвейн поместился поближе к ребенку и с большим интересом следил за каждым его движением.

Единственное, что требовалось от всех нас, – это соблюдать абсолютную тишину. В открытые двери ярко светило солнце. Постепенно настоятель погрузился в глубокую медитацию, а остальные монахи пропели вполголоса краткую молитву; единственным звуком был плач ребенка.

Прошло несколько мгновений и движения ребенка прекратились. Казалось, что маленькое его тельце окоченело. Кюльвейн внимательно наблюдал. Оглядевшись кругом и обменявшись взглядами, мы убедились, что все присутствовавшие сидят неподвижно. Взор настоятеля был обращен на землю, он даже не глядел на ребенка. Бледный и неподвижный, он больше похож был на статую, чем на живого человека.

Внезапно, к нашему большому удивлению, мы увидели, что ребенок, как бы какой-то силой, был переведен в сидячее положение. Еще несколько рывков, и этот четырехмесячный ребенок, как автомат, который движут невидимыми нитями, встал на ноги. Представьте себе наше смущение и испуг Кюльвейна. Ни одна рука не пошевелилась, ни одно движение не было сделано, ни одно слово не было сказано, а этот младенец стоял перед нами прямо и неподвижно, как взрослый».

Дальнейшие события, происходившие в тот вечер, описал сам Кюльвейн:

«После минуты-другой ожидания ребенок повернул голову и взглянул на меня с таким умным выражением, что мне стало просто страшно. Я задрожал. Я щипал себе руки и кусал губы до крови, чтобы убедиться, что я не сплю. Но это было лишь начало. Это удивительное существо приблизилось на два шага ко мне, приняло вновь сидячее положение и, не спуская с меня глаз, начало на тибетском языке произносить фразу за фразой, те слова, которые, как мне раньше сказали, принято говорить при воплощении Будды и которые начинаются так: "Я есмь Его Дух в новом теле" и т. д.

Я был по-настоящему в ужасе. Волосы у меня стали дыбом, и кровь застыла. Я не мог бы произнести и слова. Тут не было никакого обмана, никакого чревовещания. Губы младенца шевелились, и глаза его, казалось, искали мою душу с таким выражением, которое заставляло меня думать, что это был сам настоятель, его глаза, его выражение глаз. Было так, как будто бы в малое тельце вошел его дух и глядел на меня сквозь прозрачную маску личика ребенка.

Я почувствовал головокружение. Ребенок потянулся ко мне и положил свою маленькую ручку на мою руку. Я вздрогнул, как будто бы меня обжег горячий уголек. Не в силах больше выдержать этот взгляд, я закрыл глаза руками. Это длилось лишь мгновение. Когда я отнял руки от глаз, младенец снова стал плачущим ребенком: он снова лежал на спине и плакал, как вначале. Все вошло в свою колею и начались разговоры.

Только после того, как этот эксперимент был повторен еще несколько раз с промежутками в 10 дней, я осознал, что был свидетелем невероятного, сверхъестественного феномена, подобного тем, которые некоторые путешественники описывали ранее, но которые я всегда считал обманом. Среди многих ответов, которые настоятель дал на мои вопросы, есть один, который следует считать особенно значительным. "Что случилось бы, – спросил я его с помощью нашего ламы, – если бы в то время, когда ребенок говорил, а я в страхе, принимая его за черта, убил бы его?" Настоятель ответил: "Если бы удар не был сразу смертельным, то был бы убит лишь ребенок". "Но, – настаивал я, – допустим, что удар был бы молниеносным?" "В таком случае, – последовал ответ, – вы убили бы меня"».

Увиденное произвело ошеломляющее впечатление на всю группу. Однако вскоре ей следовало сняться с места и продолжить путь. Но это удалось не всем. Местный пропускной пункт разрешил пройти только Елене и ламе. Остальным пришлось вернуться. Кюльвейна свалила тяжелая болезнь – лихорадка, поэтому он был вынужден повернуть назад, не дойдя до пропускного пункта. Его друзей не пропустили из-за незнания языка, а ламу и Елену приняли за «своих», позволив продолжить путь. Неизвестно, что послужило причиной такого решения местных стражей порядка. Шутили, что, скорее всего, пропуском послужили лица шамана и Елены, в которых угадывались восточные черты. Но Покровитель Елены оказался более строгим стражем. Он не позволил ей двигаться дальше, предупредив о смертельной опасности. Тогда Елена не придавала значения словам закона Шамбалы: «Дойдет лишь тот, кто позван!» Она надеялась не постучаться, а вломиться в «закрытую дверь». Вдруг откроют! Но не задумывалась, что к той заветной двери ей придется подниматься по длинной лестнице испытаний, которую в то время для нее еще не построили.