Книга Че Гевара. Важна только Революция - Джон Ли Андерсон

В наброске к главе «Врач и социум» Эрнесто выдвигает тезис о том, что в будущем врачи будут принимать непосредственное участие в революционном преобразовании общества в сторону социализма. Он определял современную ему политическую систему в Латинской Америке как колониализм, которому были свойственны следующие черты: доминирующее положение крупных земельных собственников, а также непопулярных и действующих методами устрашения правителей, влиятельность клира, отсутствие действенных законов и экономическое господство иностранных корпораций-монополий.

«Революционный врач» должен открыто бросить вызов установленным порядкам, добиваться того, чтобы медицинская помощь предоставлялась всем слоям общества и чтобы вымогательство и гонка за прибылью навсегда ушли из врачебной практики. Эту стадию перехода от «вооруженного нейтралитета» к «открытой войне» Гевара рассматривал как подготовительный период, в ходе которого врачу предстоит ближе познакомиться с людьми, требующими его заботы, а также помочь взрастить в них классовое сознание и понимание важности хорошего здоровья для повседневной жизни. Наконец, обязанностью «революционного врача» было бороться с паразитами (во всех смыслах слова), вредящими народу — «единственному господину», которому он должен служить.

Работа над книгой заставила Эрнесто глубже изучать марксизм, и он углубился в чтение Маркса, Ленина, Энгельса и перуанца Хосе Карлоса Мариатеги. Ильда составила ему компанию, и оба проводили многие часы в обсуждении трудов этих мыслителей и проблем, которые те поднимали. У Ильды был экземпляр работы Мао Цзэдуна «Новый Китай», и она одолжила его Эрнесто.

«Это была первая работа, которую Гевара прочел о той великой революции. Когда он прочитал книгу и мы заговорили о ней, он выразил глубокое восхищение той долгой борьбой за власть над страной, которую вел китайский народ при поддержке Советского Союза. Эрнесто также понял, что китайский путь к социализму несколько отличался от того, каким шли Советы, и что китайская действительность ближе нам, с нашими индейцами и крестьянами. Так как я тоже восхищалась китайской революцией мы часто говорили о ней и обо всем, что происходит в Китае».

IV

В конце февраля уехали Гуало Гарсиа и Рикардо Рохо. Эрнесто остался один, из близких друзей только Ильда по-прежнему была рядом. К тому времени их общие знакомые уже подшучивали, что между ними завязался роман, хотя на самом деле никакого романа еще не было.

По всей видимости, страсть Ильды к Эрнесто, помимо духовного родства и физического влечения, была вызвана отчасти и материнским инстинктом. По воспоминаниям Ильды, вскоре после их знакомства Эрнесто рассказал ей о своей болезни. «С тех пор я всегда испытывала особую тревогу за него и за состояние его здоровья». Что же касается Эрнесто, то он, отдавая себе отчет в том, как к нему относится Ильда, как будто не стремился к серьезным отношениям, хотя и пользовался ее чувствами.

Через несколько дней после отъезда Гуало и Рохо Ильда навестила Эрнесто в его пансионе. Она обнаружила Гевару в фойе, где он ждал ее, терзаясь новым приступом астмы. «Я была поражена тем, как тяжело дается ему каждый вдох и какой жуткий сип исходит у него из груди. Я стала настаивать, чтобы Эрнесто лег… но он не мог подняться по лестнице, а мою помощь отверг. Он сказал мне, где находится его комната, и попросил сходить за шприцем. Я исполнила его просьбу, и он при мне вколол себе дозу адреналина.

Эрнесто еще немного постоял, после чего дышать ему стало легче. Мы медленно поднялись по лестнице; затем вошли в его комнату, и он лег. Он сказал, что с десятилетнего возраста делает себе инъекции самостоятельно. Именно тогда я поняла по-настоящему, что представляет собой его болезнь. Я не могла не восхититься силой характера Эрнесто и его самообладанием. Пытаясь не показать, до какой степени я взволнована, я говорила о том о сем, а сама все думала, как ужасно, что человек таких качеств, способный так много сделать для общества, на редкость умный и великодушный, вынужден страдать от такой болезни; будь я на его месте, я бы, наверное, застрелилась. Я решила тогда, что буду держаться рядом…»

Уже через несколько недель Ильде стало трудно скрывать свои чувства. Хотя в своих мемуарах она утверждает, будто это Эрнесто добивался ее любви, дневник Гевары ясно свидетельствует: из них двоих «охотником» была она.

Однако основным предметом интереса Эрнесто в феврале и марте 1954 г. была медсестра по имени Хулия Мехиа. Благодаря ей у Гевары появилась возможность проводить выходные в домике на озере Аматитлан; медсестра также помогала ему с поиском работы. Вскоре их отношения переросли в легкий роман.

Финансовое положение Гевары оставалось критическим. Рикардо Рохо перед отъездом заплатил за пребывание в пансионе Гуало, но Эрнесто по-прежнему имел большую задолженность и случайных заработков ему не хватало, чтобы сводить концы с концами.

В письме родителям от 28 февраля он просил сообщить ему адрес друга отца — Улисеса Пти де Мюра, актера, снимавшего сейчас кино в Мексике: «На всякий случай — вдруг я туда смотаюсь». Также Эрнесто сообщал, что получил предложение устроиться на фабрику по производству вывесок, но принимать его не настроен, так как у него не будет времени на поиск работы в медицинской сфере. Он пытался предложить свои врачебные услуги крестьянскому кооперативу и затем руководителям одной банановой плантации, но оба варианта уплыли от него, поскольку Гевара не был членом «чертова» союза гватемальских врачей.

В марте положение Эрнесто немного изменилось. Ильда оплатила часть его долга за жилье, а Хулия Мехиа устроила ему собеседование с работодателями в Петене, и это его немного приободрило. «Я настроен оптимистично», — записал Гевара в дневнике. Петен был именно тем местом, куда он хотел бы поехать.

Когда Ильда услышала о Петене, то забеспокоилась не на шутку — она явно рассчитывала, что Эрнесто даст ей какие-нибудь гарантии по поводу их отношений. Несколькими днями позже Эрнесто писал: «Ильда рассказала мне о своем сне, в котором я выступаю главным героем и который совершенно явно выдает ее сексуальные желания. Мне ничего не снилось, зато у меня был приступ астмы. Хотел бы я знать, до каких пор астма может служить спасительной отговоркой. Забавно, но, покопавшись в себе, я прихожу к выводу — благородному, насколько это возможно, — что мне, собственно, не от чего бежать. И все же… Ильда и я — рабы одного господина, и оба мы опровергаем это своими поступками. Может быть, я более последователен, однако по сути между нами нет различий».

По-видимому, Эрнесто пытался сказать, что и он, и Ильда в душе являются революционерами, но они не отдаются делу целиком. Простого принятия гватемальской революции было недостаточно, и Эрнесто осознавал это.

Несколько дней спустя Эрнесто записал, что в последнее время «произошло не так много событий — и в то же время масса всего». Президент Союза врачей сообщил, что у него неплохие шансы получить работу. «Ильда призналась в любви: сначала в письме, а затем и лично. Если бы не астма, я мог бы ее трахнуть. Я предупредил Ильду, что могу предложить лишь временные отношения, ничего определенного. Кажется, она пришла в замешательство. Письмецо, которое она оставила уходя, очень милое, как жаль, что она так некрасива. Ей двадцать семь лет».