Книга Закат над лагуной - Сергей Цейтлин

Пезаро взвесил ответ. Красный шепнул что-то на ухо одному Черному.

– Как Вы считаете, Россия была бы правильным союзником для Венеции? – осторожно спросил главный инквизитор.

Казанова понял, что это была уловка.

– Смотря что Вы подразумеваете под словом «правильный».

– Ответьте на вопрос, пожалуйста.

– Я думаю, да, – Казанова ответил быстро, четко, решив не распространяться.

– А для России Венеция была бы правильным союзником?

Тут Казанова задумался.

– Вы в чем-то не уверены? – спросил другой Черный.

– Нет, я уверен. Для России Венеция тоже была бы правильным союзником. И ваше подозрение в том, что я умышленно испортил этот союз, мне кажется абсолютно абсурдным.

– Но ведь до Вашего появления в гостинице расположение графа к нам было положительным, – сказал Пезаро. – Вдруг Вы появились и все изменилось. Что-то графу не понравилось.

– Я не знаю, что это может быть. Вам лучше знать.

– Но есть один момент, который Вам лучше знать, – настаивал Красный.

– Какой?

– У Вас были интимные отношения с мадмуазель Снежинской?

– Я не понимаю, при чем это.

– Ваше уклонение от ответа только подтверждает факт.

Казанова хотел плюнуть им всем в рожу и еле сдержался. Они оскверняли его последнее светлое чувство, забирали его последний воздух.

– Хорошо. Если вам необходимо, чтобы я в чем-то провинился, хорошо, я признаю свою ответственность! – Казанова окончательно возмутился, поднимаясь со стула. – Но это не объясняет поведение русских. Может быть, у графа были другие планы, другая миссия. Может быть, за ним стояли другие силы! Вы об этом подумали?

– Что! – Пезаро и Красный одновременно соскочили со своих кресел. – Что Вы имеете в виду?

– Может быть, его завербовала Австрия, вот что!

– Откуда Вы это знаете? – спросил Красный. – Кто Вам это сказал?

– Это гипотеза.

– Нет, Вы очень убедительно это сказали. Кто Вам об этом доложил? Почему Вы нам это раньше не сообщили?

Казанова молчал.

– Почему Вы это нам не сообщили? – сердито повторил Пезаро.

– Потому что я уже уволился как конфидент.

– Вы были обязаны нам это сообщить! – кричал Красный. – Даже не будучи конфидентом. Любой гражданин обязан передать государству информацию об угрозе республике. Вы это знаете!

– Почему Вы нам это не сообщили? – настойчиво повторял Пезаро.

– Потому что информация была недостоверной.

– Вы не передали информацию, потому что Вы увлеклись женщиной, вот почему! – зажмурился Красный. – Вы не выполнили Вашу гражданскую обязанность, зная об этой угрозе. Может быть, Вы сочувствуете Австрии? На чьей стороне Вы, мессер Казанова?

– Бред! Я бы это не говорил вам, если бы сочувствовал Австрии.

– Почему бы и нет? Вы бы нам это сказали именно сейчас, а не во время расследования, в котором, возможно, допрашивали бы источник этой информации. Наверняка этот источник тогда надеялся, что Вы нам ее передадите.

– Бред собачий!

Пезаро указал охранникам посадить Казанову обратно на стул. Была длинная пауза. Инквизиторы переглядывались. Пезаро подошел к Красному и прошептал ему что-то на ухо. Тот кивнул и тихо проконсультировался с Черными. Те обменялись бумагами и ответили Красному полусловами. Наконец Главный инквизитор встал и провозгласил:

– Мессер Казанова, до того как не найдется объяснение непонятному поведению русского цесаревича, Трибунал вынужден посадить Вас под домашний арест. Если выяснится, что Вы являетесь причиной этого поведения, то знайте, что во Дворце есть условия, соответствующие Вашему сегодняшнему статусу. То есть, статусу не патриция и не государственного служащего. Эти условия называются «Колодцы»[49].

– Я вас проклинаю! Это полный произвол! Я никогда не предавал Венецию! Никогда! Выбрав меня в качестве козла отпущения, вы не решите свои проблемы!

– Зато Ваше устранение поможет нам избежать новых проблем. Отведите арестанта домой, – повелел Красный охранникам.

14

Во тьме ее шерсть казалась теплым бархатом. Она прильнула к его бедру, и зной блаженства распространился по всему его нагому телу. Он гладил ее тонкий хребет, и она облизывала его пальцы, своими ножками щекоча его колени. Их тела дышали, как одно тело, и темное узкое пространство, их окружающее, ему казалось целой вселенной. Она нежно обвивалась вокруг его конечностей, томясь в объятиях его ног, скользя по его ляжкам. Он смеялся, чувствуя, как деликатно она покусывала его костяшки. Снуя взад и вперед по его груди, она исчезала и появлялась, исчезала и появлялась, крутясь вокруг его шеи. Вдруг появилась еще одна, также проворно и ласково скользя по его ногам, хвостом задевая его чресла. Он содрогался в экстазе, видя, как они вместе терлись ушками, виясь вокруг его возбуждения. Их появлялось все больше и больше. Лапки их царапали его кожу, длинные хвосты хлестали его с ног до головы. И все эти грызуны, наконец, скопились между его ног: десять, двадцать, тридцать маленьких крысиных глаз изучали его худосочное тело. А затем они все вцепились зубами в его плоть и начали грызть, пожирать его живьем…

– А-а-а! – Казанова проснулся в жарком поту.

– Чу-чу-чу. Все хорошо, все хорошо, – Казанову обняла Франческа. – Это был сон, мой миленький. Страшный сон, и все. Я тут. Я тут сейчас, с тобой.

– А-а-а!

Он никак не мог стряхнуть с себя образ тюремной камеры с крысами.

– Все, все. Сейчас все пройдет.

Франческа встала и разожгла огонь в жаровне.

– Кекка, это ты?

– Да, мой милый. Это я. Ты видел кошмар. Но сейчас ты проснулся. Уже третий раз Казанове снился этот кошмар, и с каждым разом являлся ярче и ярче. Он лежал простуженный, с ослабленным иммунитетом, и воображение его в результате было чрезвычайно активным.

Была уже середина февраля, но никаких сведений о цесаревиче в Венецию не поступало. Говорили только, что он со свитой находится в Риме. День и ночь в доме Казановы стояла стража. Ему не позволялось ни выходить, ни принимать гостей. Письма все читались, и каждый раз, когда кто-то из семьи Бускини возвращался домой, его тщательно обыскивали.

Друг Казановы патриций Пьетро Дзагури хлопотал во Дворце о его освобождении, присоединив к своим стараниям десяток самых высокочтимых нобилей, которые дали государству устную гарантию, что Казанова не покинет Венецию. Но решение Высшего трибунала оставалось непреклонным. Эти нобили затем написали специальную петицию дожу, прославляя преданность Казановы республике и его важный гуманистический вклад в ее культуру. Но светлейший дож отверг петицию светлейшим образом. А когда Дзагури предложил своим сподвижникам сброситься и заплатить за Казанову залог, эти высокочтимые патриции как-то сразу поняли, что родина все-таки не так сильно пострадает без преданности Казановы.