Книга Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг

На зал опустилась долгожданная тишина.

Май Бао закрыла глаза и начала.

Сайлас подался вперед, не желая пропустить ни единого звука — ни голоса Май Бао, ни пения ее эрху. И вот они зазвучали как единое целое. Переплетаясь, обнимая друг друга, прекрасный человеческий голос и мелодичный струнный звон поплыли над головами онемевших от восторга людей. Они рассказывали про капитана корабля, который в своих странствиях соглашается ради любви потерять глаз.

Глава двадцать пятая
СТОЛКНОВЕНИЕ СОЗНАНИЙ

Встреча выдалась жаркой, и атмосферу не могли охладить даже открытые окна. Наоборот, привлекаемые светом установленных недавно электрических светильников, в зал влетали полчища москитов, мошек, мотыльков и прочих ночных летучих тварей.

Сайлас не был удивлен таким наплывом людей. Все они был европеоидами из разных стран мира и для простоты называли себя европейцами. Однако между ними пролегла четкая грань, разделившая их на две группы. К первой относились европейцы, считавшие Шанхай своим домом. К этим полноценным шанхайцам относился и Сайлас, хотя по происхождению он был иранцем. Вторая группа включала тех иностранцев, которые постоянно жили в Городе-у-Излучины-Реки и которых презрительно называли шанхайчиками. Это была временная публика, приехавшая в Китай, чтобы выкачать из него побольше денег, а затем вернуться под благословенную сень спокойного и безопасного Запада. Правда, при этом многие из них жили в Поднебесной десятилетиями.

Собравшиеся в зале представляли несколько тысяч семей, которые правили Шанхаем, и они весьма придирчиво относились к тому, кто входил в их сообщество. Среди настоящих европейцев преобладали англичане, французы и немцы, хотя наряду с ними были выходцы практически из всех остальных стран Европы. К европейцам, согласно здешней традиции, относились также американцы, канадцы, бразильцы, аргентинцы и кубинцы, поскольку все они подпадали под категорию «белых». Любопытно, что поляки и португальцы не попали в сообщество европейцев, а были отнесены в гораздо менее престижную группу так называемых «полиглотов», куда входили также филиппинцы, египтяне и афганцы. Возможно, самый странный статус был у русских, которые вообще стояли особняком и поэтому, когда было необходимо определить свой статус, выдавали себя за поляков.

Сейчас выступал представитель привилегированной группы европейцев — толстощекий англичанин. Он размахивал руками столь неистово, что напоминал взбесившуюся ветряную мельницу.

— Вот почему я заявляю: нет! — уже в третий раз проговорил он, видимо веря в убеждающую силу повторения. — Я приехал сюда не для того, чтобы платить за канализацию или электрическое уличное освещение для косоглазых. — Слушатели заволновались, Сайлас с трудом сдерживал гнев. — Я всего лишь бизнесмен и не собираюсь заниматься благотворительностью в пользу безбожников. Пусть о них позаботятся попы. Я, как и большинство из вас, нахожусь здесь, чтобы делать деньги. В этом нет ничего противозаконного. И деньги я зарабатываю затем, чтобы тратить их по собственному усмотрению, а не раздавать направо и налево. Я работаю не покладая рук, и эти деньги принадлежат мне, а не чертовым китаезам.

Сайлас на протяжении всей своей жизни слышал унизительные эпитеты в адрес китайцев, но, несмотря на это, они до сих пор оскорбляли его слух.

— Поэтому я голосую против. Против! Пусть и дальше срут в свои ночные горшки в темноте. Мне на это наплевать.

Раздались одобрительные возгласы большой группы людей, возглавляемой Мейером Врассуном и Уильямом Дентом, новым главой британского торгового дома «Дент и компания», прибывшим недавно из Лондона.

Уильям Дент был самым высоким человеком в Шанхае, а может, и во всей Азии. Его рост составлял шесть футов, десять дюймов[12]. Неудивительно, что, глядя на мир с такой высоты, он имел свой собственный, особый взгляд на происходящее вокруг, в том числе и на положение торговцев опием в Шанхае. Он твердо верил в то, что необходимо остерегаться тех коллег по бизнесу, которые «окитаились». Он верил в славу короны и отечества, гордился тем, что является несгибаемым патриотом Британской империи, над которой никогда не заходит солнце. Мать его умерла молодой, отец был кутилой и прожигателем жизни, поэтому все заботы о воспитании братьев и сестер, а также восстановлении благосостояния семьи целиком и полностью легли на его плечи. Что, собственно, и привело его в Шанхай и на эту встречу. Речь этого шанхайчика не удивила Сайласа. Его больше интересовало другое: почему Хейворд Мэтисон, глава шотландского торгового дома «Джардин и Мэтисон», до сих пор отмалчивался? Незадолго до начала встречи агенты Сайласа предоставили ему некоторые данные об этом необычном человеке, который вполне мог стать его союзником. Теперь Сайлас знал, что Хейворд Мэтисон родился и вырос в Китае и приходился внуком знаменитому Геркулесу Маккалуму. Мэтисон знал и любил Китай и — в некотором смысле — китайцев, но, когда дело доходило до политики, проявлял большую осторожность. Его вырастили в строгих католических канонах, и гонорею, которую он подхватил в юном возрасте, Мэтисон считал справедливым наказанием за сексуальную распущенность. Он годами терпеливо сносил мучительные процедуры, которые на языке медиков носили красивое название «ртутные ванны», но на деле лишь способствовали прогрессированию болезни. Наконец Хейворд обратился к врачу-китайцу, и вскоре наступило облегчение, которого он не испытывал уже много лет.

«Писать без боли — это самое большое наслаждение в мире!» — говорил он после этого.

Следующим слово взял пожилой руководитель торгового дома «Олифант и компания» из Филадельфии. Он нес какую-то ахинею, разобраться в которой не представлялось возможным: то ли электрический свет является светом Божьим, то ли наоборот. Сайлас его не слушал. Он считал Олифантов и им подобных настолько глупыми, что каждый раз, когда кто-то из них открывал рот, у него сводило зубы.

Дебаты продолжались. Подали чай. Крепкие напитки уничтожались в геометрической прогрессии. Мухи десятками гибли под ударами безжалостных ладоней, всевозможные китайские жуки впивались в потные человеческие шеи, а европейцы и полиглоты напряженно оберегали лежащие в карманах бумажники. Деньги решали все. Без денег в обширных и густонаселенных кварталах Иностранного сеттльмента не появится ни электричества, ни водопровода. Без освещения, без сомнения, начнется уличное насилие, а в условиях антисанитарии будут и дальше свирепствовать такие инфекционные заболевания, как тиф, малярия и проказа, пожиная свой обильный урожай. И только это собрание фань куэй могло решить, улучшится ли ситуация, или все останется как есть.

Сайлас знал, что шанхайчики, не воспринимавшие город в качестве своего дома, вели вольготную жизнь, словно короли в замках. Они редко вставали до восхода солнца, а обитали чаще всего в принадлежащих Врассунам домах, в роскошных апартаментах, которые насчитывали от двадцати до тридцати комнат. Утром один мажордом подавал хозяевам прямо в постель чай, а второй тем временем инструктировал челядь, готовя ее к выполнению дневной работы. В число обслуги входили как минимум два повара — непременно мужчины, а также домашний разнорабочий, личная ама хозяйки, посудомойка, белошвейка, носильщик и иностранная гувернантка для детей. Завтрак обычно был сугубо национальным: кукурузные хлопья, яйца и кофе для американцев, холодные тосты с джемом и тушеные томаты для англичан, цикорий и круассаны для французов. За завтраком они читали англоязычные газеты: «Норт-Чайна дейли ныос», «Шанхай ивнинг пост» или «Меркурий». На страницах этих изданий печатались такие необходимые для повседневной жизни в Шанхае вещи, как кроссворды, афоризмы Дороти Дикс[13] и всякая небывальщина под рубрикой «Хотите верьте, хотите нет». Никто из шанхайчиков не читал газет Чарльза Суна или вообще каких-либо китайских газет, очень немногие владели китайским языком хотя бы на таком уровне, чтобы заказать обед в ресторане, и уж тем более никто из них не умел читать иероглифы черноволосых.