Книга Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков

12 августа Гитлер беседовал с Чиано: Берлин и Рим «сверяли часы». В тот же день в Москве открылось совещание военных миссий СССР, Великобритании и Франции: его антигерманская направленность была очевидной, а о несерьезности намерений Лондона и Парижа тогда мало кто знал. 13 августа Шнурре вызвал Астахова. «События идут очень быстрым темпом, и терять время нельзя», — сказал он в качестве прелюдии и передал послание Риббентропа, полученное по телефону из Зальцбурга: Гитлер готов вести политические переговоры в Москве, но поручит это не МИД, а одному из своих ближайших соратников по партии, например Гансу Франку министру без портфеля и президенту Академии германского права. «Шнурре подчеркнул, что речь может идти вообще о лице подобного калибра, а не только о Франке», и «как бы от себя» добавил, что «наиболее верным способом была бы непосредственная беседа Риббентропа с Молотовым». Интересно, что последних слов нет ни в краткой записи Шнурре, ни в телеграмме Астахова Молотову; есть они лишь в служебном дневнике поверенного, который тоже пересылался в Москву.

Риббентроп позднее утверждал: «Сначала я предложил послать в Москву не меня, а другого полномочного представителя — я подумал, прежде всего, о Геринге. Принимая во внимание мою деятельность в качестве посла в Англии (участие в Комитете по невмешательству в испанские дела, где Риббентроп и итальянский посол Гранди вели ожесточенную борьбу с советским полпредом Майским. — В.М.), мои японские связи (Антикоминтерновский пакт. — В.М.) и всю мою внешнюю политику, я считал, что для миссии в Москву буду выглядеть деятелем слишком антикоммунистическим. Но фюрер настоял на том, чтобы в Москву отправился именно я, сказав, что это дело я „понимаю лучше других“» (5). Этот рассказ вызывает сомнения. К моменту определения кандидатуры посланца Гитлер был готов заключить пакт практически любой ценой, что исключало провал миссии. Подписание договора стало бы личным успехом того, кто скрепил бы его своей подписью. Этого честолюбивый Риббентроп не отдал бы никому, кроме фюрера (о нем речь не шла), тем более своему главному недругу Герингу, вражда с которым, помимо личной антипатии, имела еще и геополитический подтекст: рейхсмаршал был главным атлантистом нацистского двора. Впрочем, нет — эту «честь» следует уступить самому фюреру…

На почетную роль претендовал и Шуленбург, но вопрос решили без его участия. 14 августа в 22 часа 53 минуты по берлинскому времени Риббентроп отправил послу сверхсрочную телеграмму с сообщением для Молотова, однако на деле это было послание Гитлера Сталину. «Я считаю важным, чтобы они (германские предложения. — В.М.) дошли до господина Сталина в как можно более точном виде, и я уполномачиваю Вас в то же самое время просить от моего имени господина Молотова об аудиенции с господином Сталиным, чтобы Вы могли передать это важное сообщение еще и непосредственно ему». Вдогонку полетели конкретные предложения: «Германия готова заключить с Советским Союзом пакт о ненападении, если желает советское правительство, не подлежащий изменению в течение 25 лет… Германия готова совместно с Советским Союзом гарантировать безопасность прибалтийских государств… Германия готова, и это полностью соответствует позиции Германии, попытаться повлиять на улучшение и укрепление русско-японских отношений». Далее Риббентроп от имени Гитлера подтверждал готовность к «общему и быстрому выяснению германо-русских отношений и взаимному урегулированию актуальных вопросов» в связи с Польшей и заявил о своей готовности прибыть в Москву в любой день, начиная с 18 августа, «для решения всего комплекса германо-русских вопросов, а если представится возможность, то и для подписания соответствующего договора». Время до запланированного нападения на Польшу — если в последний момент не будет требуемых уступок — шло на часы. Гитлер спешил, как никогда, и поэтому готов был обещать все что угодно. Только бы Сталин согласился…

15 августа Шуленбург сообщил это Молотову. Вождь не заставил себя ждать: официальный ответ последовал через два дня: «Если… германское правительство делает поворот от старой политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, то Советское правительство может только приветствовать такой поворот и готово, со своей стороны, перестроить свою политику (выделено мной. — В.М.) в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии». «Переходя к вопросу о приезде Риббентропа, т. Молотов заявляет, что мы ценим постановку этого вопроса германским правительством, подчеркивающим серьезность своих намерений предложением послать в Москву видного политического деятеля».

Путь к «Московскому Тильзиту» был открыт — в игру вступили сами диктаторы. Астахов стал не нужен. В советской записи беседы Молотова с Шуленбургом 15 августа говорится о «недостаточной опытности» поверенного как одной из причин того, что переговоры предлагается проводить в Москве. 19 августа его отозвали из Берлина. В тот же день в Москве Шуленбург передал Молотову германский проект договора, а в Берлине Шнурре и Баварии подписали торгово-кредитное соглашение. 22 августа «Правда» оповестила мир о «наличии желания обеих сторон разрядить напряженность в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров».

О дальнейшей судьбе Астахова есть фильм сценариста Татьяны Скабард и режиссера Юрия Омельчука «Скорый из Берлина» (2001 г.), где нашего героя играет пожилой «Штирлиц» — Вячеслав Тихонов. «Восемнадцатое мгновение весны», как тут же окрестили его рецензенты, хоть и снято в жанре «документальной драмы», но больше относится к фантастике. В одном купе с Астаховым едет немецкая шпионка (Рената Литвинова), которая должна его убить. Только вот непонятно, зачем. Видимо, иначе «кина не будет»…

Дальше все было очень грустно. К переговорам с Риббентропом Астахова не подпустили, хотя, казалось бы, кому как не ему… Мерекалова официально освободили от должности. 25 августа Шуленбург сообщал в Берлин, что намекнул Молотову на желательность скорейшего назначения нового полпреда и что нарком дал на это согласие. 29 августа посол напоминал: «Имеется крайняя необходимость в наличии в Берлине представителя СССР, которого Риббентроп мог бы информировать даже через каждые два часа. Сейчас же в Берлине нет такого лица. Поэтому желательно возвращение туда Астахова». С учетом подозрительности Сталина и Молотова уместен вопрос: не решила ли эта фраза судьбу Георгия Александровича?

В Берлин он больше не вернулся. Его преемником стал «выдвиженец» Александр Шкварцев, ранее работавший… директором текстильного техникума. Послом в Токио был назначен профессор ихтиологии Константин Сметанин. Это единственный известный мне весомый аргумент за то, что Сталин не стремился к созданию континентального блока.

По возвращении в Москву Астахова отправили в отпуск. 1 декабря 1939 г. его уволили из НКИД по сокращению штатов, но через неделю «трудоустроили» заведующим сектором Кавказа Музея народов СССР. На музейной ниве он трудился недолго: 27 февраля 1940 г. за ним пришли как за участником заговора «правых» в Наркоминделе и… польским шпионом. Признательных показаний он не давал и заявил на суде: «Виновным себя не признаю, как не признавал и на предварительном следствии… Меня оклеветали… Я совершенно ни в чем не виноват». 9 июля 1941 г. (война шла уже более двух недель!) его приговорили к 15 годам лагерей. По официальным данным, он скончался в Усть-Вымском ИТЛ (Коми АССР) 14 февраля 1942 г.