Книга Изгнанница Ойкумены - Генри Лайон Олди

Ральф реагировал вяло. Наверное, привык к визгу хозяйки. Ленивое кружение – время от времени «злодей» делал выпад тесаком, барс отскакивал и возвращался, чтобы продолжить танец. Трибуны презрительно свистели. Хозяйка Ральфа сделалась пунцовой, как от солнечного ожога.

– Ральф! Кому сказано?..

А это еще что за химера бежит на помощь лентяю-Ральфу?

– Фрида?!

Потребовалась секунда, чтобы понять: да, это Фрида в кошачьей ипостаси. В затылок ударил жаркий ветер Шадрувана; обжег, опалил. Высверки клинков в темноте, сумятица на дороге. Рык химеры, погонщик с разорванным горлом. Тесак «злодея»; сабли всадников…

Фрида ничего не забыла.

Защитное поле. Фрида в наморднике. Человеку ничто не угрожает. Он не станет рубить Фриду всерьез. У него и тесак-то, небось, бутафорский. Но если Фрида сорвется, если пойдет в разнос – как два года назад, на дороге… Регина надеялась, что все обошлось без последствий. По возвращении на Ларгитас тесты показали: химера управляема и не опасна для окружающих. Рвануть за «поводок»? Точно так же Ник силой выволок Артура из Скорлупы, когда мальчик убежал за мячиком… Сравнение ситуаций – а главное, химеры с ребенком – на миг ввергло Регину в ступор. Она опоздала. Скачок, другой, и Фрида сменила ипостась.

Ящер?!

Нет. Коза.

Мемекнув, коза подбежала к опешившему «злодею». И бесстыже навалила ему под ноги кучу благоухающих «орешков». Завершив труд, Фрида гордо направилась прочь. Трибуны взорвались овациями. Смеялись все поголовно. Нет, не все. Не смеялся Груша, жуя погасшую сигару. Телохранитель смотрел не на ринг, где дама костерила обескураженного Ральфа – на жюри.

Регина проследила за его взглядом.

Граф Ёсимото тоже не смеялся – в отличие от коллег. С такого расстояния доктор ван Фрассен не могла толком рассмотреть лицо сякконца. Но она была уверена: Ёсимото серьезен.

КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА

(из дневников)

…входит некто с пишмашинкой, имплантированной в челюсть,

А за ним такой же некто, с типографией подмышкой,

Следом катит фиш на шинах, фарширован мозгом в череп —

Время генных инженеров кончит стенкой или «вышкой».

Но пока бегут минуты – искры, листья, звезды, капли —

Над тобой, как долбанутый, все мелькает наноскальпель.

Вот напорешься на нож —

Что отрежут, не вернешь.

Входят все, кому не в падлу, скоро им не хватит места

Ни в каютах звездолетов, ни на виртуал-дорогах.

Фейерверки листопадов ненадежны, как невеста,

Дождь прекрасен и кислотен, кот-мутант хрипит с порога.

Это финишная эра, это постапокалипсис,

Пионеры и химеры – все в единый разум слиплись.

Хочешь в будущее, брат?

Я и сам бы очень рад.

Из сборника «Футурум» В. Золотого.

Я не любила этот сборник Золотого. На фоне лирики – составившей славу поэта, старомодной, как бал при свечах – «Футурум» казался отщепенцем, выбивающимся из ряда. Особенно «Представление» – едкая, злая, несуразно большая фантасмагория на грани фола. Романтик Золотой в «Представлении» не чурался ни обсценной лексики, ни базарных интонаций. Я не любила, не любила, терпеть не могла – и сама не заметила, как стала перечитывать «Представление» чуть ли не чаще всего остального. Казалось, я освоила некий телепатический прием, позволивший войти глубже, за ширмы, и увидеть скрытое. За едкостью открылась боль. За брутальностью – беспомощность. За нагромождением авангардистских конструкций – картина мира, безумного и беспощадного. Хаос расчертился системой образов…

У каждого своя скорлупа. Главное – отыскать способ войти.

…и выйти.

Глава седьмаяЧто вы делаете, доктор?

I

– Вы бы не могли сейчас подъехать в 30-ю клинику?

– Куда?

– Это на проспекте Победы, сразу за сквером имени Беллы Кнаух…

– Тиран, – не скрываясь, сказала Регина.

– Тиран, – согласился Ник.

– А вас, господин Зоммерфельд, я бы попросил, – заявил Тиран, забыв, впрочем, уточнить, о чем бы он попросил господина Зоммерфельда. – В отношении вас я добрей материнских рук. Гуляйте с сыном, наслаждайтесь жизнью. Вас я не приглашаю. Мне вполне хватит доктора ван Фрассен.

Его голова в сфере коммуникатора вдруг завертелась юлой. Сбой связи, подумала Регина. Смешно. Очень смешно, гори оно ядерным огнем. Еще минуту назад все было лучше лучшего. Артур вовремя сказал: «Я хочу…» – и они свернули в южную часть парка, угодив прямиком на «ретро-гуляния». Над прудом играл духовой оркестр. Сияла медь инструментов, музыканты надували хомячьи щеки. Торговали леденцами на палочках и сахарной ватой. Желающие катались в конных экипажах. Никого в современной одежде – на входе каждому выдавали микро-иллюзатор, который следовало носить в кармане. Голограммы старинных костюмов превращали ларгитасцев в собственных пращуров – чопорных, важных. К услугам эстетов, презирающих иллюзии, был целый гардероб. Ник, щеголь этакий, взял напрокат фрак, черный как ласточкин хвост, млечно-белый жилет и брюки со штрипками. Артур сперва растерялся, затем тоже потребовал фрак, но его уговорили на курточку с золотыми пуговицами. Штаны до колен, чулки, башмаки с пряжками – мальчик недоверчиво разглядывал свое отражение в зеркале и вдруг громко рассмеялся. И оба мужчины зааплодировали, когда к ним из дамской комнаты вышла Регина – роба с длинным шлейфом, кружевной чепец, шляпка с цветами.

Овации скрасили госпоже ван Фрассен неудобство, доставляемое тесным корсетом. Она не знала, что через полчаса никакие аплодисменты не скрасят ей раздражение от Тирана – хоть весь парк захлопает в ладоши.

– Кто? – спросил Ник, когда Тиран прекратил вертеться.

– Кауфман. Утром доставлен на Ларгитас скорым «спецом».

– Что с ним?

«Отчет экспедиции Кауфмана, – вспомнила Регина слова комментатора. И эхом – голос „большой шишки“, который она слышала на Шадруване, в день ее триумфального возвращения от шаха. – Мы уже связались с 3-й исследовательской группой. Кауфман обещал пробить ситуацию по своим каналам…»

– Повздорил с носильщиком. Сколько раз я его предупреждал…

– Что с ним?!

– Нож в бок, камнем по затылку. Задета печень. Черепно-мозговая травма. К счастью, его вовремя поместили в реанимакапсулу. Состояние тяжелое, но стабильное. Врачи дают гарантии…

– Мозг поврежден? – вмешалась Регина.

Мимо проскакали всадники – в кирасах, в сверкающих касках. Каждый второй держал в седле визжащую девицу. Каждый первый завидовал – шумно, не стесняясь в выражениях. Замыкал кавалькаду бравый усач. И он, и его жеребец вымахали такими гигантами, что это уже было просто неприлично. Впрочем, девица в седле усача была им подстать. Пышная грудь тряслась в такт скачке, вызывая у зевак обильное слюнотечение.