Книга Констебль с Третьего участка - Сэй Алек

Вечером я не поленился сходить и купить свежий выпуск «Светского хроникёра», удивив своим приобретением продававшего его ларёчника донельзя. Что ж, я был практически прав. Статья на передовице называлась «Покушение на тышаха и смерть матери Лукреции раскрыты». Меня мистер Адвокат обозначил как «наш высокоинформированный конфидент в полицейском ведомстве Дубровлина».

Но до того я весь оставшийся день нежился на кровати, вставая лишь перекусить да наковырять с ледника ледышек на новый глазной компресс, и притом умудрился почти дочитать книгу об увлекательных приключениях двух учёных в дебрях Амазонки и на вершинах Анд.

Эх, как знать, может, и я когда-нибудь побываю в местах не менее увлекательных?

Глава XIII

В которой у констебля Вилька спокойная и размеренная жизнь налаживаться начинает, но, увы, тут же и заканчивает

Жизнь (и график дежурств) потихоньку возвращались в привычную колею. Шумиха с убийством матери Лукреции и обретением чудотворной иконы в прессе улеглась, полностью вытесненная кризисом в прусско-французских отношениях и развитием событий в североамериканской войне, конфликтами между боливарскими республиками, увлечённо выясняющими, кому принадлежит очередная никому на самом деле не нужная сопка Великий Прыщ или как проходят границы по болоту Вонючие Хляби, а также очередным актом научной полемики о возможности реализации аэростата на ракетном движителе, прожект коего уже сколько лет тому как предложил российский инженер Третесский. Последнее сержант Секли, как и все, кто дежурит по участку, прочитывающий имеющуюся прессу, метко характеризовал как «аэросрач».

Не могу сказать, что возвращение жизни в более или менее привычное русло меня расстроило. Приключения, всяческие там неожиданности, выбивающие из колеи и ломающие размеренный быт, хороши в романах, когда читаешь их лёжа на кушетке в уютной, залитой солнцем комнате, а вот в жизни они, как правило, никаких положительных эмоций не вызывают. У меня – так уж точно.

Взять хотя бы нашумевшее дело полугодичной давности, когда британские коллеги из Скотленд-Ярда расследовали в Лондоне бесчинства некоего трансильванского графа-вампира. Сколько бессонных ночей, сколько напряжения им пришлось вынести, сколько этот мадьяр[27] тогда им крови попил – как в прямом, так и в переносном смысле слова, – это же уму непостижимо! Кто, спрашивается, будучи в здравом уме, захочет таких приключений, вместо ловли обычных домушников, карманников и прочих убийцев с дебоширами и хулиганами? А ведь, поди, кто-то про то дело и книгу напишет потом, да такую, что читатели поучаствовать в событиях возжаждут!

Так что успокоение в жизни, связанное с поимкой Дэнгё-дайси, я воспринял с огромным облегчением, чего, правда, никак нельзя было сказать о мистере Ланигане, причина чему была довольно прозаична: злодей, казалось бы, вот он, в твоих руках, а сделать с ним ничего нельзя, даже допросить доктор не разрешает. Говорит, что наш шпион-преступник очень уж при аресте пострадал. У старшего инспектора от такого поворота в пьесе происходило обширнейшее разлитие желчи, челюсти он сжимал – аж зуб крошился… В общем, я ему на глаза старался не попадаться. Благо и ставили меня, покуда синяк под глазом проходит, на участки патрулирования, где требования к внешности констебля не столь высоки, как в районах обжитых или часто посещаемых людьми из высшего общества, а туда начальнику наших сыскарей выезжать, как правило, невместно. Ему дела сложные, могущие вызвать резонанс в свете раскрывать положено.

Правда, попасть в «Оптический театр Рейно» нам с Мэри так и не удалось: не совпали у нас с ней на неделе полностью свободные вечера. Тут я, правда, сумел выкрутиться: во время очередного визита в комнаты для прислуги особняка мисс О’Дэйбигалл я, посовещавшись с мистером О’Генри, преподнёс билеты хозяйке дома с намёком на то, чтобы сопровождала её туда именно Мэри. Дело шло к получению сержантских нашивок и свадебным колоколам, и в последнем-то участие нанимательницы моей ненаглядной было отнюдь не лишним: во-первых, женщины суть существа непредсказуемые, склонные менять свои приоритеты и решения в последний момент, чего, я надеялся теперь, старушка не допустит, а во-вторых, контракт у Мэри истекал только через восемь месяцев, и до того времени мисс О’Дэйбигалл могла и не позволить ей выйти замуж, не говоря уже о том, что за ней оставалось право на продление договора ещё на год. Известное дело, если уж припечёт, невесты при таких обстоятельствах, бывает, попросту сбегают вместе с женихами. Только констеблю-то куда бежать? Особенно если его повышение ждёт.

Старушенция подарок приняла благосклонно, побурчав, правда, для приличия о «всех этих новомодных новшествах» и «наших временах», когда всё было «совсем-совсем иначе и куда как благочиннее», однако было видно, что, невзирая на свой преклонный возраст, она крайне заинтригована, и её взбодрила возможность выйти под благовидным предлогом в свет, который уже и похоронил, поди, её давным-давно.

Как рассказывала мне впоследствии Мэри, старушка (несмотря на годы, остроту зрения не утратившая) была восхищена и потрясена двадцатиминутным представлением до глубины души, причём потрясение это сказалось на её здоровье самым положительным образом. Она даже нанесла пару визитов и сама приняла нескольких посетителей, а также взялась активно содействовать судьбе внучек и внуков её покойной сестрицы.

Ну и уже со слов мистера О’Генри, который мисс О’Дэйбигалл был искренне предан и улучшению в её самочувствии искренне рад, я узнал и о том, каким буйным цветом расцвела зависть прислуги женского пола в окрестных домах в отношении моей невесты. И после оперы-то укусы на локтях не поджили у многих (особенно у тех, кому я когда-то безуспешно пытался уделить внимание), а уж стоило Мэри упомянуть о том, что её-де жених билет ей в «Оптический театр Рейно» презентовал, да начать пересказ даже не только и не столько самого представления, а больше того, кто там был, да в чём, – скрежет зубовный начинался на пару кварталов вокруг.

Медаль мне тоже покуда попридержали, но это не из-за того, что Старик её вручать не хотел или кто-то в наградном департаменте противился, нет. И сама медаль «За служебное рвение», и наградной лист на неё, оформленный надлежащим образом, покоились в сейфе мистера Канингхема. Однако вручать медаль должны в торжественной обстановке, непременно перед строем, с публикацией калотипического изображения награждаемого в «Криминальных известиях» (нашего департамента официальном издании), а у меня ещё синяк вокруг глаза – как у редкого чайнского медведя панды. Запудрить его, разумеется, перед церемонией можно, но как при этом не заставить парней не ржать – этого, наверное, и сержант Сёкли не знает. Да и прозвище обидное какое дадут, типа Модистки – а мне это надо?

Вот, правда, даже невзирая на неподживший синяк, появление моей скромной персоны в окрестностях дома мисс О’Дэйбигалл начало вызывать настоящий ажиотаж среди женской части района. Этак вокруг меня молоденькие служаночки тереться начали, что мне приходилось чуть ли не дворами пробираться – чтобы, значит, Мэри не ревновала. А то увидела б, что я кому-то там из её, как она называет, «подружаек» корзинку помогаю донести, а та вокруг увивается и липнет всем телом, так и быть непременно скандалу. Поди докажи женщине, что это не я какие-то преференции раздаю, а это их к Мэри завидки берут, и они, сугубо по дружбе, пытаются у неё увести перспективного жениха.