Книга Пространство мышления. Соображения - Андрей Курпатов

Используем этот способ реконструкции – деннетовскую «модель множественных набросков», – как будто речь идет не о психике с ее процессами восприятия, механикой создания образов, а об интеллектуальных объектах мира интеллектуальной функции.

Если следовать этой модели, ни один из интеллектуальных объектов не существует в завершенной форме – каждый из них сам по себе уже есть такое «множество набросков», которые претерпевают постоянные изменения, даже если не находятся в фокусе луча нашего сознания. Весь же наш индивидуальный мир интеллектуальной функции представляется тогда кишащей бездной, в которой по большому счету нет ничего, кроме самого этого постоянного изменения, а всякая видимость стабильности этого мира – лишь еще одна большая иллюзия.

Так или иначе, но поддержание интеллектуальных объектов в таком вот состоянии «множественных набросков» – и есть то состояние интеллектуальной функции, которое отражает существо пространства мышления.

Соображение № 10

О пространстве мышления

Создавая свои представления о действительности, мы всегда пользуемся некими схемами (нарративами), предпочитая, разумеется, те, что нам максимально близки и понятны, те, что нам легче представить, «примерить на себя».

Поскольку же идея «человека», которая является центральным объектом проблематизции мира интеллектуальной функции, нам наиболее близка, не стоит, наверное, удивляться нашим попыткам превратить в гомункулов всё, что только возможно. И бог, и животные у нас человекоподобные, словно бы другого лекала просто нет: мы созданы «по образу и подобию» бога, а животные – это наши «меньшие братья»[86]. Всё у нас в той или иной степени антропоморфно, включая поведение химических элементов и энергии физических законов. Что ж, такое явление, как «мышление», просто не могло составить здесь исключения – мы думаем о нем, как о «человеке».

Мышление, по какому-то нашему внутреннему ощущению, являет собой своего рода «личность» – оно имеет цели, видит и оценивает реальность, решает задачи, может, кстати, устать («я устал думать») или даже приболеть («расстройства мышления» в психиатрии), ошибиться («не сообразил») и, напротив, совершить что-то значительное («блестящая мысль!») и т. д. и т. п. Вся языковая конструкция, которая используется нами для описания нарратива «человека», смело надевается нами на реальность мышления, и мы тут же, как нам кажется, хорошо понимаем, что это такое и с чем это едят. Типичная работа «иллюзии понимания».

Но что, если наше мышление – это вовсе никакой не «человек», а, например, «крот». Ну и правда, оно же сидит внутри головы – там темно, замкнутость какая-то, как в норе, а еще приходится постоянно копошиться, перебирая разные идеи и образы, прокладывать пути, удовлетворять какие-то нужды… Вполне логично. Так почему же не «крот»? Лишь потому, что «схемой выбора» у нас является – «человек».

Хотя, конечно, сравнение с «кротом», надо сказать, это куда более удачная метафора, причем я даже не шучу: мышлению никогда не дана целостная картина, а лишь те отдельные интеллектуальные объекты, которые сейчас им актуализированы. Причем сами эти объекты созданы интеллектуальной функцией скорее на ощупь, нежели срисованы с некого оригинала[87]. Наконец, нам только так кажется, что мышление имеет некие цели и решает какие-то задачи, – нет, хотя ему действительно свойственна озадаченность, оно испытывает нехватку, занимается устранением всякой неопределенности и изыскивает выход из обнаруженного положения вещей.

Впрочем, вот хороший пример того, как быстро «мышление» превращается в гомункула – даже указывая на ошибочность подобного подхода, я все равно пишу о «мышлении», как о чем-то, что имеет некоторую свою внутреннюю сущность, особенности поведения, цели и задачи. Проблема, как мы уже говорили, в языке, который возник как средство коммуникации между людьми, и он продолжает нести в себе эту стигму, о чем бы мы ни думали.

Вот и у меня получается, что я рассказываю вам как будто бы о некоем «субъекте» – «товарище Мышлении», автоматически дополняя его соответствующими «человеческими» компонентами. Что бы мы ни исследовали – мышление, физические законы или структуру художественного текста, – благодаря языку мы превращаемся в придумщика Марко Поло, вернувшегося из долгого путешествия и живописующих неведомых жителей исследованных им дальних стран.

Впрочем, если я понимаю эту игру языка со мной – это одно дело (а я, например, понимаю, сохраняю настороженность и делаю поправку на все эти неизбежные искажения). Ну а если нет? Что если я принимаю результат этой нарративизации за чистую монету якобы осуществленного мною познания? В этом случае (а это, собственно, все случаи нашего «познания» или, по крайней мере, их подавляющее большинство) ничто не мешает соответствующему «очеловечивающему» все и вся нарративу во мне приписать мышлению целый ворох атрибутов, которые не имеют к нему в действительности никакого отношения. Причем этих системных искажений я даже заметить не смогу, а через паузу уже и вовсе буду на голубом глазу общаться с этой, с позволения сказать, «личностью» – «Его Величеством Мышлением».

Иными словами, нам не обойтись без этого радикального сомнения в языке, представляющего нам «факты» реальности, всегда уже преображенные встроенными в него программами-утилитами[88]. Потому что, конечно, «мышление» не только не является «субъектом» или какой-то «личностью», но и вообще не существует. Нет никакого «мышления», а есть лишь нечто, что происходит в реальности, и наши представления, которые мы об этой реальности создаем. Все, что пытается делать методология мышления, – это постоянно разрывать этот контур, не позволять нам принимать свое представление о действительности за саму эту действительность.

В этих-то разрывах и возникает состояние озадаченности: мы теряем ощущение «понятности», не знаем, что нам делать, – возникает некая пустота, невесомость, «нехватка».

И единственный конструктивный способ действия в такой ситуации – это запросить недостающую информацию. То есть в нас возникает вопрошание, способное дать нам новые «факты» реальности, которые можно будет использовать для следующей, более эффективной реконструкции[89]. «Мышление» ли это, как мы обычно себе его представляем? Нет, конечно. Так ли все происходит (или может происходить, если мы соответствующий навык у себя сформируем) на самом деле? Да, безусловно.