Книга Кабак - Олег Якубов

Она спокойно ответила, что знает, даже видела на сцене с цветами. Ей предложили позвать меня. Ольга спокойно возразила:

— Не стоит, поздно уже, зачем человека беспокоить.

Интересно, о чем это она?

…Как жаль, что я никогда не изучал психологию. Тому, что со мной произошло потом, наверное, есть научное объяснение. Не знаю. Но от болезни по имени «Ольга Смолина» я тогда излечился. Окончательно и безвозвратно. Практически даже не вспоминал. А если случайно заходил разговор, или встречал ненароком статьи в газетах, или видел телепередачи с ее участием, то не испытывал ни малейшего волнения. А может, психология здесь не при чем. Просто из души моей, а значит, и из памяти, исчезла та иллюзия, которую я воспринимал… Впрочем, какая теперь разница, что я воспринимал. Ничего не было. А где ничего не положено, там нечего взять.

* * *

Такое со мной уже случалось и раньше. Это как в испорченном телевизоре — исчез звук, и стало нечетким изображение. То есть что-то, происходящее на экране, я еще различаю, но ничего не слышу. Вот так и со мной происходит. Вокруг — жизнь, но размытая и неясная. О чем-то говорят люди, огорчаются, смеются — я их не слышу. Александр Сергеевич Пушкин считал: «есть упоение в бою». Он говорил о натурах сильных, деятельных. Мое упоение — избегать боя, то есть оградить собственную жизнь от каких-либо потрясений, эмоций. Даже положительных, потому что они тоже требуют серьезных эмоциональных усилий. Сделать это не так сложно. Надо только чего-нибудь покрепче выпить, граппы например, и тогда сразу отступают на задний план не только тревоги, но вообще почти все эмоции. Так сказать, питие определяет сознание.

Впрочем, одной эмоции мне избежать так и не удалось. Я затосковал, с каждым днем это чувство росло во мне и зрело, становилось сначала все сильнее, потом стало всепоглощающим. Одним словом, я решил вернуться в Россию. На вопросы, для чего мне это надо, отвечал многозначительно, что Израиль мне не понравился. Хотя грешил против истины.

Израиль сам по себе — страна дивная. Море, фрукты, много солнца. Мне не понравились израильтяне. Слишком много среди них евреев. Шумных, крикливых, чересчур активных и политически озабоченных. Не зря же говорят, что если в обычной стране кандидатов в президенты бывает два, три, от силы пять человек, то в Израиле их — шесть миллионов, то есть — все.

Запомнился с тех времен анекдот. Хохлушка, приехавшая в Израиль вместе с мужем-евреем, пишет письмо сестре на Украину:

«Дорогая Галя! Что тебе сказать, не страна, а сущий рай. Одно плохо — рай этот жидам достался».

Политики на всех перекрестках трубят, что русские репатрианты стране необходимы как воздух. Очень красиво рассуждают, что мы внесли благотворные изменения в культурную, научную жизнь страны, усилили ее обороноспособность. Но низы, как известно, не всегда разделяют мнение верхов. Израиль в целом страна невероятного количества этнических группировок. Это и понятно — евреи понаехали сюда со всего света. Каждый считает, что его группа самая выдающаяся. Поэтому румынские евреи недолюбливают марокканских, марокканцы — тайманцев, ну и так далее. Все вместе они терпеть не могут нас, русских. Или просто завидуют, что в общем одно и то же. Они эту страну строили, воевали за нее, кровь проливали. Голодали, строили и снова воевали. А тут понаехали мы на все готовенькое, так они, во всяком случае, рассуждают. Нам дают безвозмездное пособие на жизнь, беспроцентные ссуды на приобретение квартиры, первый автомобиль имеем право купить чуть не за полцены. Многие из них, старожилов, за всю свою жизнь не сумели накопить на новую машину, а тут какой-то «грязный русский» разъезжает на новенькой «тойоте». Они нас так и называют — «грязные русские». Считают, что мы дикие, подолгу объясняют, что такое холодильник и как пользоваться лифтом. Наши женщины, все как одна, по их мнению, — проститутки, к тому же ног не бреют. С годами, конечно, они к нам попривыкли, вернее, деваться некуда. Во-первых, нас много, русская речь слышится повсюду. Во-вторых, мы не чураемся никакой работы, довольствуемся меньшей, чем коренные жители, зарплатой и без нас не обойтись. Главное не подпускать к ключевым должностям. Вот тут они стоят стеной, вернее, стояли до поры до времени.

Помню такой случай. Приехал в Израиль друг детства моего отца. Босоногими они гоняли голубей по крышам, потом Генка Левинштейн засел за учебники, поступил в медицинский. Стал ученым с мировым именем. Совершил важное открытие — что-то такое, что связано с раствором для содержания внутренних органов, предназначенных к пересадке. Вместе с семьей приехал в Израиль. Поставил чемодан и, разыскав, навестил профильную лабораторию. Заведующий лабораторией, услышав фамилию коллеги, поднялся с кресла и с почтением пожал ему руку. На вопрос Геннадия Соломоновича Левинштейна, не найдется ли для него работы, ответил отрицательно:

— Понимаете, коллега, — пояснил он. — Израиль очень маленькая страна. У нас одна-единственная лаборатория по вашему профилю. И в этой лаборатории нужен только один босс. И он у нас есть. Это я. Другого не требуется.

— Я и не претендую на место завлаба, готов пойти на любую другую должность, даже лаборантом не откажусь, — скромно сказал бывший советский академик.

— Этого я допустить не могу, — строго отверг его притязания израильтянин. — Мировое светило — и вдруг лаборант. Нет, нет. Медицинская общественность меня осудит. Так что поищите себе работу в другой сфере.

Конечно, многое в Израиле изменилось после очередных выборов. Теперь у «русских» есть своя партия, не считаться с нами просто нельзя. Так что в здешнем парламенте — кнессете — нынче полно русскоязычных депутатов, десять из них — министры. Попробуй проигнорируй такую силу. Но от политики я далек, честно говоря, даже не помню, ходил голосовать или нет.

Арабы здешнюю жизнь тоже не украшают. Историю я знаю неважно, чего им неймется, так до конца и не понимаю. Похоже, арабская молодежь тоже не совсем ясно это представляет, но ненависть к евреям им передается генетически.

Произошел такой случай. В отдаленной от центра страны деревушке жили по соседству две семьи — еврейская и арабская. Отцы выращивали мандарины, мальчишки ходили в одну школу. Пацаны выросли, переняли от отцов мандариновое дело. Правда, еврейский парень со временем приобрел эту цитрусовую плантацию в собственность. Самый близкий друг-араб стал у него управляющим, по-другому и быть не могло. Прошли годы, они по-прежнему жили рядом, дружили их жены, дети, внуки. Однажды два этих семидесятидвухлетних старика шли меж мандариновых деревьев. Араб чуть позади еврея. Потом араб достал из кармана нож и всадил другу под левую лопатку. Когда на суде его спросили, зачем он это сделал, старик-араб логично ответил:

— А зачем он ко мне спиной повернулся.

Присутствующий в зале внук подсудимого, в этот момент выкрикнул с места:

— Все равно я их всех перережу!

Особенно донимают шахиды. Как черви, проникают на израильскую территорию, взрывают автобусы, дома, магазины. При этом не скрывают, что рассчитывают попасть в рай, где их ждет семьдесят две девственницы. Неужели ради того, чтобы оказаться в этом борделе, надо непременно погубить столько безвинных людей?!