Книга Завещание лейтенанта - Владимир Макарычев

Рассказ о необычной истории любви остановил начинающийся скандал. Чайковский после спасения Лизы из полыньи озера Орель проникся искренним уважением к умной и мужественной женщине, завидуя Дымову и надеясь на встречу с таким же верным и надежным спутником жизни!

К вечеру, за сытным ужином с хорошей рюмкой водки, товарищи позабыли об идейных разногласиях. Не нужно искать союзников, достаточно превратить в единомышленника одного из своих врагов. Это и будет самый преданный товарищ. Сегодняшние противники сошлись в понимании важности хранить прошлые традиции севастопольского боевого братства. Мужская дружба в отличие от женской более стабильна и длительна, но не менее вероломна.

Наутро собирали Чайковского в обратный путь, в Тугур. В сопровождении старого проводника негидальца. Дымов не догадывался о коварном плане своего товарища-акционера, разработанном уже как с полгода, еще в начале тугурской зимовки.

Николай поручил Чайковскому вернуться в поселок и после ледохода привести «Лейтенанта Бошняка» в Николаевский порт для последующего оформления в свою собственность. Таким образом он рассчитывал уйти от штрафных санкцией, которыми пугал Аксенов. К тому же судно стало для него родным. Дымов мечтал во что бы то ни стало оставить его за собой, тем самым поддержать и авторитет Острено, в свое время передавшего судно в китобойную компанию.

Дымов оставался в Николаевске. Лиза к апрелю ожидала ребенка! Крепло желание на время отойти от дел, обустроить семейный очаг. Жене и ребенку нужен свой дом. Рисковать жизнью Лизы он не желал, так же как и эксплуатировать ее любовь к себе! Столкновение с аянским чиновником Аксеновым, шантаж адмиральским званием уважаемого Острено зародили первые сомнения в правильности его теперешней жизни. Но выход из нравственного тупика нашелся. Им стало завещание Бошняка. «Подобным образом, как подбираются к захвату базы в Тугуре, найдут причину отобрать больницы, построенные в благотворительных целях», – думал он с неприязнью, вспоминая жадные глаза Аксенова. Убеждал себя, – «не собственность боюсь потерять, а лишить веры в справедливость обездоленных. Только народ не будет разбираться в причинах обмана, а ему не позволят назвать истинных виновников». Совесть, как последняя крепость, в нем была сильна как никогда. Потому и крепло решение расстаться навсегда с Тугуром и сохранить честь и достоинство. Где будет следующая остановка, Дымов не знал.

Последние события послужили причиной написания обращения к соратникам по китобойному делу, которое передал отъезжающему в Тугур Чайковскому: «Мое окончательно решение оставить дело. В том числе и по семейным обстоятельствам. Мы с женой ждем ребенка! Все условия договора, заключенные между нами в январе 1859 года в Аянском порту, выполнены. Каждый из нас заработал и получил достойную долю. Страховая сумма, оставленная в сан-францисском банке, является собственностью китобойной компании “Тугур”. Решайте, кто ее возглавит из вас троих. Я предлагаю обратить внимание на Отто Линдгольма, нашего молодого рыжего гарпунера. Ввести его в состав акционеров вместо меня. С Чайковским передаю необходимую в таких случаях сумму взноса, за него. Вместе с тем освобождаю его от обязанности ее возврата. Постарайтесь сохранить поселок и наших тугурцев! С наилучшими пожеланиями и удачи в делах. Простите, если был несправедлив! Ваш Николай Дымов. 15 февраля 1864 года, порт Николаевск-на-Амуре».

Человек не может просто раствориться, пропасть. Он связан множеством обязательств перед другими. Еще остается память о его добрых делах, которая служит самым долговечным памятником. Острено с Дымовым и Чайковским не могли предполагать, что стали на Дальнем Востоке игрушкой в руках других людей, часто с чуждыми им интересами. Слова Острено о переориентации на Владивосток и Приморье, сказанные в 1859 году в Аяне во время его первой инспекторской поездки, помогли местным чиновникам откорректировать корыстные планы. Аксенов настрочил донос в Петербург в надежде занять место Острено, инспектора над портами Восточного океана. Дымова планировали лишить бизнеса, а на его место поставить своего человека. Но судьба и Бог не позабыли праведный труд.

17

Прошло два месяца. Ранняя весна в этом году проходила без обычного для сибирских рек весеннего паводка. Наводнения случаются в разгар лета. К двадцатому апреля ледоход пронесло и в районе Николаевска. Чайковский на «Лейтенанте Бошняке» не появлялся. Лиза родила мальчика в конце марта, на пятой наделе Великого поста. В храмах читали акафист в честь Спасителя, Божией Матери и святых, а православные молились о прощении грехов. Начиналось все удачно и благочинно. Казалось, ничто не предвещало беды, но благодать следует рядом с искушением.

Запущенная доносом Аксенова чиновничья машина медленно, но уверенно делала свое дело. Пришло время возвращать судно и заплатить штраф за его нецелевое использование. Острено помогал оттягивать оплату по исполнительному листу. Наконец в середине мая пришло долгожданное известие. В речной порт зашло одно из малых китобойных судов компании «Тугур». От капитана судна Николай получил запечатанный сургучом конверт. Подобный он уже раз держал в руках – в офицерской юности, передавая царское письмо от одного Горчакова другому Горчакову, командующему обороной Севастополя. Хорошо помнил, что оно оказалось тогда роковым для защитников города – армия, способная сдерживать и дальше натиск врага, сдала город без боя. Тревога при виде конверта охватила его и в этот раз. Надломив сургуч, распечатал. Послание гласило: «Н. Дымову. Примите мои извинения, но поступить иначе не имею права. Судно “Лейтенант Бошняк” реквизирую в пользу польской революции и на нем отправляюсь в Англию, где мне предложено сформировать военный флот независимой Польши. Направляю плату за важную для моей Родины покупку в количестве восьми тысяч рублей. Передайте привет Лизе и мои поздравления с рождением сына! Не поминайте лихом! Полковник армии Жонда Народовего[81] Якуб Чайковский. 29 марта 1864 года».

Николай, не понимая для себя угрозы, передал бумагу Острено. Тот, прочитав бравурное, как военный марш, письмо разразился площадной бранью в адрес предателя и вора. Дымова предупредил:

– Факт угона судна восставшим поляком является дополнительным и более грозным обвинением против тебя. В секрете долго не удержишь, надобно уходить из России. На время, пока все не уляжется. Твой надсмотрщик Аксенов когда-нибудь узнает. Замучит доносами.

Дымов не давал воли эмоциям, а добросовестно оплатил покупку у государства несуществующего судна, таким образом, прекратив все нежелательные разговоры в свой и Острено адрес. Вместе с сохранением честного имени он приобретал и свободу действий.

Острено просил оставить на его попечение Лизу с маленьким ребенком. Николай упрямился. Жизнь не стоит на месте, часто подобно равнинной реке меняет русло.

В мае же по весенней воде в Николаевск из Иркутска прибыл губернатор Амурской области Николай Васильевич Буссе. Знакомство с ним повлияло на многое в жизни Дымовых. Николай Иванович несколько лет служил при генерал-губернаторе Муравьёве[82] чиновником для особых поручений. Служба под началом «деятельного самодура», каким являлся правитель Восточной Сибири, отложила отпечаток даже на его внешнем виде. Николай Иванович никогда не выпрямлял спину и не смотрел человеку в глаза. Тридцатипятилетний губернатор походил на каторжника, с трудом волокущего за собой чугунное ядро на цепи. Походка его была уверенной, но неестественно тяжелой. Привычка не проявлять без приказа инициативу сделала его характер замкнутым, болезненно осторожным. Буссе успел поработать в экспедиции с Невельским. Видя в нем человека Муравьева, циничный Невельской отправил его подальше от себя. С 21 сентября 1852 года по 1 апреля 1853 года он прослужил начальником пустынного острова Сахалин, на котором еще не существовало ни одного русского поселения. Вернувшись в Иркутск, управлял штабом войск Восточной Сибири, с 1858-го стал самым молодым военным губернатором образованной Амурской области. Невельского Буссе недолюбливал как разрушителя сложившихся здесь традиций во взаимоотношениях с начальством. Но за Невельским стоял сам император, потому Геннадий Иванович и был в то время независимой от хозяев края фигурой. Хоть и неудобной. Н.Н. Муравьев сознательно принижал везде, где только возможно, роль Невельского в разрешении «амурского вопроса». Интриги губернатора не прошли даром, ведь Невельской подрывал основу дисциплины, называемую субординацией. Вся слава присоединения огромного края к России была приписана генерал-губернатору Муравьеву.